Идентичность и аутентичность.

Сущность идентификации и идентичности

Существуют многие и разные определения идентификации и идентичности. Так, в таком общезначимом издании, как «Психологический словарь» [Психологический словарь, 1999] , предполагаются разные значения идентификации. В том числе:

1) в психологии познавательных процессов – это узнавание, установление тождественности какого-либо объекта;

2) в психоанализе – процесс, в результате которого индивид благодаря эмоциональным связям ведет себя (или воображает себя ведущим) так, как если бы он сам был тем человеком, с которым данная связь существует;

3) в социальной психологии – отождествление индивидом себя с другим человеком, непосредственное переживание субъектом той или иной степени своей тождественности с объектом;

4) уподобление (как правило, неосознанное) себя значимому другому (например, родителю) как образцу поведения на основании эмоциональной связи с ним. 
5) отождествление себя с персонажем художественного произведения, благодаря которому происходит проникновение в смысловое содержание произведения, его эстетическое переживание.

6) механизм психологической защиты, заключающийся в бессознательном уподоблении объекту, вызывающему страх или тревогу.

7) проекция, приписывание другому человеку своих черт, мотивов, мыслей и чувств.

8) идентификация групповая – отождествление себя с какой-либо (большой или малой) социальной группой или общностью, принятие её целей и ценностей, осознание себя членом этой группы или общности.

9) в инженерной и юридической психологии – распознавание, опознание каких-либо объектов (в том числе людей), отнесение их к определенному классу либо узнавание на основании известных признаков

Посредством механизма идентификации с раннего детства у ребенка начинают формироваться многие черты личности и поведенческие стереотипы, полоролевая идентичность и ценностные ориентации.

Проблема самоидентификации личности традиционно занимала умы ведущих представителей целого ряда психологических школ. Самоидентификация тесно связана с мироощущением личности, с поведением в социуме и, соответственно, с проблемами личностного развития и взаимоотношений. С другой стороны, самоидентификация тесно связана с социальными стереотипами, – это своего рода мост между личностной и социальной психологией, между индивидуальным и социальным.

Идентификация – уподобление, отождествление с кем-либо, чем-либо (Психологический словарь).

Под самоидентификацией мы будем понимать именно отождествление себя с определенной социальной группой, образом, архетипом и т. д. Например, я – инженер; я – отец; я – мужчина и т.д.

Самоидентификация тесно связана с моралью. Одной из наиболее значимых мотиваций выполнения моральных норм или соблюдения взятых на себя обязательств является именно сохранение своего идентификационного статуса. Слово офицера, слово дворянина, честное купеческое. «Так себя порядочные женщины не ведут», «ты мужчина или кто?» – примеры таких ситуаций. Если я не выполню этого, значит, я не настоящий офицер (дворянин, купец, женщина, мужик…), другие не будут относиться ко мне как к настоящему офицеру (купцу, женщине…), и сам я не буду чувствовать себя достаточно уверенно в этом качестве.

Любое прямое утверждение, непосредственно определяющее самоиндентификацию, называют позитивной идентификацией. Например: «я – инженер»; «я – русский».

Любое прямое отрицание такой идентификации — негативной идентификацией. Например: «я – не рабочий»; «я – не русский»; «я – не девушка»; «я вам не мальчи»”.

Утверждение, которое декларируется как прямое, но так, что при этом подразумевается негативное, называют инверсной идентификацией: «я – инженер» (может быть техник или ученый или начальник, не так важно, главное, что не рабочий или человек физического труда); «я – русский» (может быть, немного татарин, но точно не еврей или не кавказец) и т.д.

Идентичность (англ. Identity) – свойство психики человека в концентрированном виде выражать для него то, как он представляет себе свою принадлежность к различным социальным, национальным, профессиональным, языковым, политическим, религиозным, расовым и другим группам или иным общностям, или отождествление себя с тем или иным человеком как воплощением присущих этим группам или общностям свойств. Понимание человеком себя «как такового», как личности предполагает установление им как своего отличия от других людей, так и своего сходства с ними в соответствии с признаками, характеризующими его идентичность, что, в свою очередь, является совершенно необходимым условием для того, чтобы он оставался «самим собой» в изменяющемся мире. Идентичность является результатом понимания человеком себя «как такового», устанавливаемого через выделения им для себя «значимых других». Каждый человек формирует свою идентичность как самоидентичность, или самотождественность. Иначе говоря, если процесс установления человеком своей идентичности протекает как бы «сам собой», то при этом, тем не менее, в его психическую деятельность вовлекается и его сознательное отношение к происходящему с ним, что требует от него самостоятельных усилий при формировании им своего «Я» на этой основе.

Можно представить себе положение, когда формирование идентичности как самоидентичности протекает в настолько стабильных условиях, что происходит сравнительно мирно и безболезненно. В действительности окружающий мир выступает перед каждым человеком в виде набора конфликтующих возможностей установления им своей идентичности, заставляющих его самоопределяться по отношению к ним, выбирая ту или иную как для него реальную и наиболее желательную и, тем самым, сознательно отказываясь от прочих. Имея это в виду, проблему идентичности можно понимать как решение каждым человеком проблемы выбора в процессе установления им своей принадлежности к той или иной группе или иной человеческой общности как «значимым другим» (в том числе отождествляя себя в этой связи с другим человеком как адекватным представителем «значимых других»), что ставит исследователя перед задачей выявления таких «значимым других» и установление их роли в процессе образования человеком своей идентичности.

Базовым для формирования человеком своей идентичности является определение им своего отношения к «чужим» и, соответственно, к «своим».

Уже в описании Э. Эриксона заложена идея так называемой психосоциальной сущности идентичности. Эриксон определяет идентичность как сложноорганизованный, многоуровневый, устойчивый и одновременно подвижный феномен, развивающийся вместе с человеком, но устойчиво выделяющий его как явление особое, смысл которого заложен в интегративных свойствах идентичности. Так, выделяя особый уровень и форму осуществления идентичности интеграции Я, Эриксон подчеркивает, что такой уровень характеризует «осознанный личностью опыт собственной способности интегрировать все идентификации с влечениями libido, с умственными способностями, приобретенными в деятельности, и с благоприятными возможностями, предлагаемыми социальными ролями».

Идея Эриксона заключается в наличии идентификации персональной и социальной, которые по его представлению являются единым процессом психосоциального движения и осуществления человека в его жизнедеятельности.

Среди параметров описания идентичности – индивидуальность, тождественность, единство, целостность, солидарность, отдельность, переживание, переживание, устойчивость, ценность и т.д. Одна из наиболее значимых особых ролей идентификации (понимаемой как процесс отождествления, примирения, соотнесения себя с объектом, образом, поведением и т.д.) и идентичности (как способности и способа постоянного интегрирования себя в себе на основе самоопределения, самосознания, определения в контексте всего другого, выражения себя в «Я-концепции» и создания особого устойчивого поля тяготения, притягивающего или отвергающего оцениваемое в процессе развертывания своей деятельности поле тяготения, центром которого остается уникальное Я) – в собственно субъектном осуществлении индивида и в его развитии как условии и результате развития общества, становления и осуществления социального движения в целом.

Идентификация – это феномен, лежащий в основаниях «выделывания», становления человека уже в процессе антропогенеза и становления самого общества.

Смысл идентификации – обнаружение себя в социальном мире во всей сложности его структурно-содержательной организации. А вот формы, уровни, содержательные варианты идентификации в историческом развитии были различными. Но в любых случаях главным и обязательным моментом была субъективная представленность индивида в этом процессе.

Включаясь в деятельность определенного коллектива, человек при всех его индивидуальных особенностях присваивает нормы соответствующего поведения, цели, ценности, принципы и формы отношений, свойственные определенной группе, коллективу, обществу, бессознательно или сознательно структурируя соответствующие формы своих отношений, как субъект социального действия.

Человек может отождествлять себя с определенными другими, принимая ценности другого и формируя себя соответствующим образом или создавая свой собственный образ, которому пытается следовать. Идентифицируясь, индивид приобретает соответствующие субъектные и личностные характеристики, соотносимые им с качествами других, контакты с которыми являются предпочтительными для него по разным причинам, по разным мотивам. Смысл идентификации – обнаружить себя в обществе в самом широком понимании, в разных структурах его, ввести себя в качестве субъективно-значимого в соответствующий коллектив, в рамках которого он и приобретает свою субъективность, выполняя целезадаваемую деятельность как индивид.

Идентификация имеет свою структуру, содержание, степень выраженности.

Процесс идентификации имеет постоянно воспроизводимый (в большей или меньшей степени выраженный) результат – особое качество человека – идентичность, выраженную в разной степени и на разном уровне представленную – от идентичности с телом до личностной идентичности, определяемой совокупностью присвоенных качеств, норм, ценностей, интегрируемых индивидом своим Я.

Идентичность в эриксоновском смысле – это идентичность индивидуальная. Даже когда применительно к индивиду ведут речь о социальной идентичности, имеют в виду особое изменение индивида, которое в (социальной и индивидуальной) психологии и социологии с незапамятных времен обозначают как «социальное Я (social me)».

Выступая социальным феноменом по своей сущности, идентичность имеет индивидуальную природу своего осуществления, индивидуальное содержание, но выражает индивидную форму присвоения индивидом социальной сущности.

Способность человека к идентификации и проявление идентичности представляется чрезвычайно значимым фактором движения общества и развития человека. Идентификация индивидов со своей группой обеспечивала саму возможность формирования коллектива. Развитие индивидов и постоянное движение в идентичности, и способность к идентификации в их постоянном взаимодействии обеспечивает развитие общества.

В логике идентичность – это вывод об отсутствии различий: одинаковость, неотличимость, полное совпадение черт сравниваемых объектов, процессов, явлений окружающего мира. В психологии идентичность – переживание индивидом своего единства с кем-либо или своей приверженности к чему-либо». Единство с кем? С другим индивидом или их группой. Приверженности к чему? К идее, принципу, «делу».

К примеру, предприниматель заявляет: «Я и мое дело – единое цело». Порою это действительно настолько единое целое, что индивидуумы отдают за него и жизнь.

Идентичность – типичное явление человеческого бытия, вовсе не случайное и редкое. Следовательно, оно выражает некую потребность. Что за потребность? Чтобы разобраться в этом, сначала уточним, что идентичность дает индивиду. А дает она многое: все то, чем располагает та группа индивидов, с которой данный индивид себя идентифицирует, единство с которой он переживает. Идентичность позволяет индивиду присваивать себе часть тех достоинств и преимуществ, которыми располагает объект его идентификации: силу, богатство, деловые и политические возможности. Следовательно, идентичность может становиться потребным результатом потребности в более эффективном и надежном осуществлении индивидом своей жизнедеятельности. И он порою решает: к кому примкнуть? Так что в семантическое поле понятия «идентичность» входит и понятие выбора. Конечно, иногда индивид идентифицирует себя с некоей группой и неосознанно, интуитивно, но всегда имея для этого основания, некую для себя пользу, выгоду, пусть даже только моральную. Именно так формируются политические течения: лидер с «идеей» и множество индивидов, которые идентифицируют себя как с ним персонально, так и с выдвигаемыми им предложениями и планами.

Идентичность выгодна индивиду, т.к. этим путем он получает возможность хотя бы мысленно присваивать себе часть достоинств и преимуществ, которыми располагает объект его идентификации.

Идентичность – это отношение, наполненное положительными эмоциями, в первую очередь радостью и уверенностью индивида в своем положении, т.к. благодаря идентичности оно представляется более прочным и надежным. Это действительно так, поскольку отношения – это связь, наполненная оценкой. В случае идентичности связь эта достаточно прочная, а оценка – положительные. С отрицательно им оцениваемым индивид никогда не станет себя идентифицировать – ему сначала придется сменить отрицательную оценку на положительную. Идентичность – это переживание индивидом незначимости своих различий с кем-либо или чем-либо, или же переживание им своих различий как положительных: взаимодополняющих, способствующих «общему делу».

Идентичность способствует формированию сплоченных групп или сообществ индивидов, независимо от направленности их действий. К примеру, идентичностью индивид может обладать и с группой террористов, и с антитеррористической группой. При этом идентичность становится основанием для проявлений товарищества, сотрудничества, взаимопомощи. Следовательно, сама по себе идентичность – нравственно-нейтральное явление. Ее содержание определяется чертами объекта идентификации.

Конечно, идентичность на положительном правовом основании представляется более прочной, но в жизни достаточно примеров и негативной по своим последованиям и при этом достаточно эффективной идентичности. Характер воспитания, которое индивид получает с детства, определяет особенности выбора им объектов идентификации. Незрелой формой идентичности является идентичность участников подростковых компаний, которые формируются по разным причинам: сходству увлечений, сходству возрастных реакций, сходству в противопоставленности «взрослому миру»…Полная идентичность подростка с компанией заставляет его вести себя «как все»: подчиняясь требованиям, «курить как все», проводить время сходным образом, разряжать свою энергию делинквентными действиями. Поэтому идентичность может быть по своим последовательностям как благоприятной, так и неблагоприятной для индивида и для сообщества.

В чем заключается действенность идентичности в плане преодоления возможного негативного влияния различий? Здесь полезно сравнить её в жизнедеятельностью. Жизнедеятельность мы проявляем к тому, что нас так или иначе не устраивает, а то, что нас устраивает, мы принимаем (в плане душевного согласия). Следовательно, жизнедеятельность предполагает усилие над собой: с чем-то мы не согласны, но терпим, не проявляем негативизма. Проявляем мы жизнедеятельность всегда ради чего-либо другого, потому что самой по себе жизнедеятельности не бывает.

К примеру, подчиненный, держась за свое место, вынужден проявлять жизнедеятельность к выходкам своего начальника, которые, как всем понятно, приятными быть не могут. Если бы индивид не был заинтересован в сохранении своего рабочего места, он бы ушел с этой работы. Но он проявляет терпение и сохраняет вежливость.

Итак, идентичность – значительно более органичное основание для проявлений миролюбия и сотрудничества, чем жизнедеятельность. Идентичность – фактор отсутствия оснований для проявления недовольства или враждебности. В отличие от идентичности, жизнедеятельность связана с осознанным усилие м индивида преодолевать свое неприятие объекта жизнедеятельность, вести себя вопреки своему истинному отношению к нему.

Идентичность как явление сильнее жизнедеятельности, поскольку последней мы добиваемся, следим за её наличием или отсутствием, контролируем ход жизненного воспитания, тогда как идентичность возникает самостоятельно, путем психологической проекции индивидом себя на того или на то, что он воспринимает как фактор удовлетворения его потребностей.

Диффузия идентичности (лат. Diffusio – распространение, растекание) – статус Эго-идентичности, при котором молодой человек или девушка могут переживать или не переживать кризис идентичности, связанный с выбором карьеры или идеологических убеждений, но, тем не менее, он или она не делает определенного выбора или еще очень далек от того, чтобы сделать карьеру.

Достижение идентичности (лат. Identity achievement) – статус Эго-идентичности, характеризуется переживанием кризиса, связанного с выбором карьеры и идеологических убеждений, в результате чего человек делает твердый выбор того или другого.

Идентификация рассматривается также как важнейший механизм социализации, проявляющийся в принятии индивидом социальной роли при вхождении в группу, в осознании им групповой принадлежности, формировании социальных установок и т.д. Современное понимание идентификации охватывает несколько пересекающихся областей психической реальности:

1. Преимущественное понимание – как процесс и результат самоотождествления с другим человеком, группой, образом или символом на основании установившейся эмоциональной связи, также включение их в свой внутренний мир и принятие как самостоятельных норм, ценностей и образов. Уподобление, отождествление с кем-либо или чем-либо, открытое подражание как следование образцу особенно ярко выступает в дошкольном возрасте.

Интроекция (лат. Intro – внутри, jacio – бросаю, кладу) – полное включение индивидом в свой внутренний мир воспринимаемых им образов, взглядов, мотивов и установок других людей, когда он вовсе не различает собственные и несобственные представления. По З.Фрейду, интроекция – одна из основ идентификации, психологический механизм, играющий значительную роль в формировании сверх-Я.

2. Опознание чего или кого-либо. В этом значении термин используется в общей психологии, инженерной или юридической, где понимается как процесс сопоставления, сличения одного объекта с другим на основании какого-либо признака или свойства, в результате чего устанавливается их сходство или различие. В результате идентификации происходит распознавание образов, образование обобщений и их классификация, анализ знаковых систем и т.п. Когда объектом идентификации является человек, она выступает как процесс опознания того качества, на основании которого можно: 1) отнести личность к некоторому классу или типу (например, идентификация преступника); 2) признать личность целостной и идентичной самой себе.

3. Представление, видение субъектом другого человека как продолжение самого себя, наделение его своими чертами, чувствами, желаниями (например, родители, ожидающие от ребенка собственных честолюбивых замыслов).

4. Понимание и интерпретация другого человека путем отождествления себя с ним. Здесь идентификация есть эмоционально-когнитивный процесс неосознаваемого отождествления индивидом себя с другим субъектом, группой, образцом; механизм постановки себя на место другого, что проявляется в виде погружения, перенесения индивидом себя в поле, пространство, обстоятельства другого индивида и приводит к усвоению его личностных смыслов. Это позволяет моделировать смысловое поле партнера по общению, обеспечивает взаимопонимание и вызывает содействующее поведение.

Также, идентификация – это защита от объекта, вызывающего страх, путем уподобления ему. Благодаря ей также достигается символическое обладание желаемым, но недосягаемым объектом. При расширительном толковании – неосознаваемое следование образцам и идеалам, позволяющее преодолеть собственную слабость и чувство неполноценности.

Идентификация может происходить с любым объектом – человеком, животным, предметом, идеей и т.п. Механизм идентификации обеспечивает взаимную связь индивидов в социальной группе, создает аффективную общность как особое вживание, «вчувствование», приобретая в некоторых случаях свойство «психологической инфекции», столь характерной для толпы.

В психоанализе идентификация понимается как бессознательное отождествление, уподобление себя другой личности, вследствие чего появляется подражание в поведении и др. Это понятие вначале было введено З.Фрейдом для интерпретации явлений патологической депрессии, а позднее – для анализа сновидений и некоторых процессов, посредством которых маленький ребенок усваивает образцы поведения других значимых для него людей, формирует «сверх-Я» или принимает женскую или мужскую роль и пр.

Первые положения Фрейда, касающиеся «Эго» и его отношения к обществу, естественно, определялись общим состоянием психоанализа того времени и формулировками, предлагаемыми тогда социологией. В центре внимания было «Ид» – инстинктивная сила, движущая человеком изнутри. В первых рассуждениях о психологии групп Фрейд ссылался на наблюдения французского социолога Лебона над поведением масс. Это наложило отпечаток на последующие рассуждения психоаналитиков о «массах», поскольку «массы» у Лебона – это общество разочарованных людей, беспомощная толпа в период анархии, охватившей общество в промежутке между двумя этапами консолидации, толпа, следующая за вождем.

Понятие «Эго» сначала было описано через определение этих двух противоположностей: биологического «Ид» и общественных «масс». «Эго», индивидуальный центр типизованного опыта и разумного планирования, подвергается опасности и со стороны хаоса первобытных инстинктов, и со стороны необузданной толпы.

Для охраны непорочной нравственности загнанного индивида Фрейд поставил внутри «Эго» «Супер-эго» – интериоризацию всех запретов, которым должно подчиняться «Эго». Они навязываются в детстве посредством критического влияния сначала родителей, а позднее – профессиональных воспитателей и неопределенного множества людей, которые и составляют «окружение» и «общественное мнение».

В обстановке всеобщего неодобрения изначальная любовь ребенка к себе оказывается под угрозой. Он начинает искать модели, по которым может себя оценивать и которым может подражать, желая стать счастливым. Если ему это удается, он приобретает самоуважение, не слишком адекватный заменитель первоначального нарциссизма и ощущения всесилия.

В распоряжении ребенка множество возможностей идентифицировать себя более или менее экспериментальным путем с реальными или воображаемыми людьми обоего пола, с различными привычками, свойствами, идеями, профессиями.

Иногда кризисный момент заставляет его сделать решительный выбор. Но каждый данный исторический период предлагает ограниченный набор социально значимых моделей, которые могут успешно сочетаться в процессе идентификации. Их приемлемость зависит от того, насколько они удовлетворяют одновременно потребностям созревающего организма, способу синтеза «Эго» и требованиям данной культуры.

Идентичность – противоположность нарциссизму, она играет огромную роль в поведении и психологической жизни. Психологический смысл её – в расширении круга переживаний, в обогащении внутреннего опыта, она известна как самое раннее проявление эмоциональной привязанности к другому человеку.

Феномен идентичности возникает в рамках глобальной проблематики существования самого рода человеческого. Современный человек изменяет окружающий мир быстрее, чем себя, свое сознание, а потому не успевает вписываться в этот мир и становится «целиком и полностью проблематичным».

Само человеческое существование, условия выживания, достижения благополучия связаны с пребыванием в согласии с природой человека. Отсюда вытекает закономерный вопрос о преодолении нашей отдельности в современном мире. Э. Фромм вопрошает: «Как нам приобрести союз с самим собою, с нашими собратьями-людьми, с природой?»

Проблема идентичности возникает как плане реализации жизненной идеологии человека, так и в плане становления профессионализма психолога-практика и профессиональной подготовки специалиста.

Идентичность – интегративный феномен, сложная психологическая реальность, включающая различные уровни сознания, индивидуальные и коллективные, онтогенетические и социогенетические, этнические и полоролевые отношения. Современные исследователи подчеркивают, что понятие идентичности как защиты личного, соответствие образа «Я» его жизненному воплощению, состояние принадлежности индивида к некоторому надындивидуальному опыту, охватывающему и субъективное время, и личностную деятельность, и национальную культуру, стало одной из главных тем в общественной мысли XX-го столетия.

Человек становится вполне человеком, когда осознает свою идентичность. Идентичность есть психологический компонент самосознания, формирующийся и существующий в мире человека. Мы знаем, кто мы, осознаем свою идентичность в мире людей, профессий, наций и пр.

Виды идентификации и идентичности

Разные авторы выделяют различные виды идентификации и идентичности, хотя по сути своей эти определения достаточно близки. Рассмотрим некоторые из них.

Идентификация коллективистская – возникающая в совместной деятельности форма гуманных отношений, при которой переживания одного из группы предложены другим ее членам как мотивы поведения, организующие их совместную деятельность, на следующую одновременно на осуществление групповой цели и на устранение фрустрирующих воздействий. Означает единство мотивации, формирование взаимоотношений на основе нравственных принципов. Наиболее полно выражается в сочувствии и соучастии, каждый член группы эмоционально и деятельно откликается на удачи и неудачи каждого. Действие идентификации коллективистской в группе выражается, во-первых, в признании за другим, как и за собой, равных прав и обязанностей; во-вторых, в оказании содействия и поддержки; в-третьих, в требовательном отношении к себе, равно как и к товарищам.

Психологическая основа идентификации коллективистской – складывающаяся в совместной деятельности готовность субъекта чувствовать, переживать и действовать в отношении другого так, как если бы им был он сам. Феномен идентификации коллективистской преобладает в коллективе как в группе высокого уровня развития и не сводится к индивидуальным предпочтениям членов группы. Проявления идентификации коллективистской, опосредованные ценностями совместной деятельности и гуманными смысловыми установками, становятся устойчивой характеристикой каждого члена коллектива, перестают зависеть от личных симпатий и внешних факторов.

Идентификация коллективистская в онтогенезе возникает на рубеже возраста дошкольного и школьного младшего в ходе сотрудничества детей, требующего эмоционально насыщенного общения. В детской группе она выступает в форме как действенного сострадания неудачам, так и активного сопереживания успехам. Содержательная совместная деятельность и нравственно-эмоциональное общение детей – основа формирования проявления идентификации коллективистской в детской группе.

Идентификация нарциссическая – процесс самопроецирования на «Я» утраченного сексуального объекта, когда отведенное либидо ориентировано на «Я», но при этом человек обходится со своим «Я» как с оставленным объектом и направляет на «Я» амбивалентные импульсы, включающие, в числе прочих, агрессивные компоненты.

Идентичность половая – единство самосознания и поведения индивида, причисляющего себя к конкретному полу и ориентирующегося на требования соответствующей половой роли.

Первичная половая идентичность формируется у ребенка к полутора годам, а к 3-4 годам половая принадлежность ассоциируется с окружающими соматическими и поведенческими свойствами. В роли гностического аппарата здесь выступает схема тела. На физиологическом базисе схемы тела создается личностная надстройка, с помощью которой образуются психологические и эстетические образы тела, несущие оценочную функцию. На высшем, социально-психологическом уровне развития схемы тела формируются образы, связанные с такими представлениями, как поло-ролевые функции, мораль.

З. Фрейд как автор, впервые выделивший феномен идентификации, выделил несколько ее типов.

В младенчестве возникает идентификация первичная – примитивная форма эмоциональной привязанности ребенка к матери. Впоследствии эта «тотальная захваченность объектом» уступает место идентификации вторичной, играющей роль защитного механизма, благодаря которому ребенок справляется с беспокойством, вызванным угрожающим авторитетом, путем включения некоторых аспектов его поведения в собственные действия.

Эта форма идентификации – предыстория Эдипова комплекса, когда малыш во всем хочет занять место отца, и, боясь с его стороны наказания, копирует некоторые особенности его поведения. Эта парциальная идентификация амбивалентна и может проявляться в отношении как любимого лица, так и лиц ненавистных или вызывающих зависть. Особое значение этот тип идентификации приобретает при освоении ребенком запретов родителей, при формировании у него устойчивости к искушениям, при развитии совести. Идентификация помогает ребенку справиться с Эдиповым комплексом. Это происходит к 5-6 годам: ребенок как бы решает проблему, идентифицируясь с родителем своего пола. Иными словами, не будучи в состоянии изменить ситуацию, вызвавшую зарождение Эдипова комплекса, и реализовать нелюбовь к отцу, мальчик старается принять его позицию и стать похожим на него.

Применительно к взрослому субъекту идентификацию связывают с невротическим симптомом, при котором у субъекта – из-за желания оказаться в положении объекта – возникают болезненные явления, характерные для последнего.

Гендерная идентичность – один из п компонентов человеческой сексуальности, определяемый как самоидентификация индивида с тем или иным гендером, как внутреннее самоощущение в качестве мужчины, женщины или кого-то промежуточного (бигендерное или кроссгендерное самоощущение).

Гендерная идентичность не обязательно совпадает с биологическим полом, с социальным полом (полом по документам) или с полом воспитания.

Традиционная точка зрения заключается в том, что гендерная идентичность имеет биологический характер, заложена в каждом человеке с рождения и не является предметом выбора, не подлежит воспитанию. Ряд авторов, преимущественно из западных стран и придерживающихся феминистских взглядов, считают, что гендерная идентичность формируется под воздействием социальных факторов, воспитания и среды. По их мнению, единственными существенными врожденными, биологическими различиями между мужчинами и женщинами, имеющими социальное значение, оказывающими влияние на поведение и ощущение себя человеком определенного пола, являются способность женщин к рождению детей, и, как правило, более высокие показатели физической силы мужчин, чем женщин. С их точки зрения, гендерные различия по мере достижения равноправия женщин и мужчин должны постепенно исчезать, а гендерная идентичность уступать место идентификации себя, прежде всего, как человека.

Однако, по мнению противников данной теории (относящейся к теории социального научения), данные нейроэндокринологии и опыта проведения хирургических операций по конверсии (изменению) пола у младенцев, демонстрируют существование врожденных детерминант психического пола у человека, что с их точки зрения свидетельствует о несостоятельности этой теории.

Общепринятый подход к анализу процесса формирования идентичности мальчиков и девочек – теория полоролевой социализации, которая в последние годы подлежит резкой критике (Conell R. W., Stacey J and B. Thorne). Кэхилл (Cahill S. E.) анализирует опыт дошкольников, используя социальную модель рекрутирования в нормальные гендерные идентичности. Первоначально категоризация осуществляется, выделяя, с одной стороны, ребенка (ему нужен контроль взрослых), с другой стороны – более компетентных мальчиков и девочек. В результате выбор гендерной идентичности осуществляется в пользу предопределенной анатомически половой идентичности.

С точки зрения Л. Колберга, формирование гендерного стереотипа в дошкольные годы зависит от общего интеллектуального развития ребенка, и этот процесс не является пассивным, возникающим под влиянием социально подкрепляемых упражнений, а связан с проявлением самокатегоризации. Дошкольник усваивает представление о том, что значит быть мужчиной или женщиной, затем определяет себя в качестве мальчика или девочки, после чего старается согласовать поведение с представлениями о своей гендерной идентичности (Кон И.С.). Теория социального научения, рассматривая механизмы формирования гендерной идентичности, модифицировала основной принцип бихевиоризма – принцип обусловливания. Поскольку взрослые поощряют мальчиков за маскулинное и осуждают за феминное поведение, а с девочками поступают наоборот, ребенок сначала учится различать полодиморфические образцы поведения, затем – выполнять соответствующие правила и, наконец, интегрирует этот опыт в своем образе Я (Коломенский Я.Л., Мелтсас М.Х.). Исследования, посвященные Я-концепции и гендерной идентичности взрослых, показывают, что гендерная идентичность – незаконченный результат. В течение жизни она наполняется различным содержанием в зависимости от социальных и культурных изменений, а также от собственной активности личности.

До последнего времени в работах отечественных исследователей, посвященных изучению гендерной идентичности, использовались термины психологический пол, полоролевая идентичность, полоролевые стереотипы, полоролевые отношения (Агеев В.С.; Кон И.С.; Репина Т.А.; Коломинский Я.Л., Мелтсас М.Х. и др.). Однако даже близкие, на первый взгляд, понятия (как, например, гендерная идентичность и полоролевая идентичность) не являются синонимами.

Гендерная идентичность является более широким понятием, чем полоролевая идентичность, поскольку гендер включает в себя не только ролевой аспект, но и, например, образ человека в целом (от прически до особенностей туалета). Также понятие гендерная идентичность несинонимично понятию сексуальная идентичность (гендер – понятие не столько биологическое, сколько культурное, социальное).

Сексуальная идентичность может быть описана с точки зрения особенностей самовосприятия и самопредставления человека в контексте его сексуального поведения в структуре гендерной идентичности.

Чекалина А.А. понимает под понятием «идентификация» понятие «психологический пол» [Чекалина А.А., 2002]. Психологический пол является одной из важнейших характеристик человека, показателем его психического здоровья, условием единства личностных проявлений. Дополняющий биологические характеристики феномен «психологический пол» оказывает значительное влияние на формирование самоопределения мальчика или девочки, мужчины или женщины в личностном и социально-психологическом смысле, на структурирование их Я. Определяя тенденции межличностного общения, и в особенности межполовых взаимоотношений, психологический пол предопределяет жизненный путь человека.

В этом феномене как в одном из составляющих системы личности правомерно выделяют когнитивный, эмоциональный, поведенческий компоненты. Психологический пол – определенная половая идентичность личности, которая достигается в процессе половой идентификации (отождествления себя с представителями своего пола). Необходимая составляющая половой идентичности – половое самосознание (осознание своего пола в отличие от противоположного). Одной из основных характеристик психологического пола является усвоение половой роли (способа поведения людей в зависимости от их позиции в половой дифференциации).

Психологический пол представляет собой реальное овладение ребенком мужской или женской ролью, достижение определенного уровня полового самосознания и половой идентификации.

Весь процесс формирования пола можно условно разделить на два этапа. Во время первого периода – от возникновения хромосомного пола до гонадного – действуют генетически жестко закрепленные механизмы, приводящие к последовательной, необратимой смене одних этапов дифференцировки пола другими. Второй период охватывает события с момента рождения ребенка до формирования его половой идентичности. По мнению ученых (И.С. Кон, Д.Н. Исаев, В.Е. Каган, А.И. Захаров и др.) это происходит к концу дошкольного детства. К этому возрасту ребенок накапливает достаточно знаний о половых различиях: о строении гениталий у представителей своего и противоположного пола, механизме деторождения и т.д. У ребенка накапливается сознание значимости своих индивидуальных качеств и социального положения, в том числе как у представителя определенного пола. Большинство детей окончательно осознают «необратимость» своей половой принадлежности. В этот возрастной период происходит интенсивная ориентировка в социальных нормах; усиливается половая дифференциация совместной деятельности детей и их установок, интересов, стиля поведения, выбора игр и соответствующих партнеров в них, в социометрической структуре группы детского сада, во взаимных оценках детей и т.д.

Результаты различных исследований подтверждают сформированность половой идентичности у большинства детей к младшему школьному возрасту, причем успешность этого процесса зависит от компетентности и престижности родителя того же пола и сопряжена с эмоциональными отношениями с родителями другого пола, а также связана с общим формированием Я-концепции ребенка. Обобщая известные данные по литературе и материалы проводимых нами исследований, можно прийти к выводу, что возраст 6-7 лет является значимым этапом в формировании психологического пола.

Социальная идентичность отражает восприятие, оценивание, классификацию индивидом самого себя в качестве агента, занимающего определенную позицию в социальном пространстве. Социальная идентичность – это переживание и осознание своей принадлежности к тем или иным социальным группам и общностям. Идентификация с определенными социальными общностями превращает человека из биологической особи в социального индивида и личность, позволяет ему оценивать свои социальные связи и принадлежности в терминах «Мы» и «Они».

Идентификация и идентичность социальная – процесс и результат самоотождествления индивида с каким-либо человеком, группой, образцом.

Личностная идентичность трактуется как набор черт (иных индивидуальных характеристик, отличающихся определенным постоянством), по крайней мере, преемственностью во времени и пространстве, позволяющей дифференцировать данного индивида от других людей. Иными словами, под личностной идентичностью понимают набор характеристик, который делает человека подобным самому себе и отличным от других.

Личная идентичность или самоидентичность (Self-identity) – это единство и преемственность жизнедеятельности, целей, мотивов и смысложизненных установок личности, осознающей себя субъектом деятельности. Это не какая-то особая черта или совокупность черт, которыми обладает индивид, а его самость, отрефлексированная в терминах собственной биографии. Она обнаруживается не столько в поведении субъекта и реакциях на него других людей, сколько в его способности поддерживать и продолжать некий нарратив, историю собственного Я, сохраняющего свою цельность, несмотря на изменение отдельных ее компонентов.

Этническая идентичность. Этническая идентичность – это один из наиболее устойчивых исторических видов социальной идентичности, являющийся результатом познавательно-эмоционального процесса самоопределения человека (общности) в социокультурном пространстве и характеризующийся осознанием своей принадлежности к определtнной этнической общности, а также пониманием, оцениванием и переживанием своего членства в ней.

Она формирует: устойчивое чувство «мы»; видение мира и жизни по принципу «мы-они», «свои-чужие»; определённое ценностное отношение человека к себе, другим людям, обществу и миру в целом; тип самоопределения индивида в социальном пространстве; мировоззрение и образ жизни человека.

Основными сущностными признаками этнической идентичности следует признать: владение родным языком; созвучие духовности этноса, наличие определенной направленности мировоззрения, социальных качеств, освоение духовной культуры этноса (научных знаний, верований, норм нравственности, художественных и эстетических достижений и др.); включённость в хозяйственную деятельность народа; общность психического склада; следование национальным традициям, привычкам, обрядам, праздникам; осознание своей связи с культурой народа, готовность действовать в её интересах. Данные свойства находятся в сложной диалектически противоречивой взаимосвязи, их набор, степень проявления и важность тех или иных атрибутов носит конкретно-исторический, социально обусловленный характер.

Критериями этнической идентичности являются: на феноменальном уровне – степень тождественности культуры индивида (общности) культуре этноса, включая тождество по происхождению, по «крови»; на ноуменальном уровне – степень осознанности индивидом (общностью) своей принадлежности к этносу, предполагающей личностную рефлексию, учет адекватности, полноту и масштаб проявления субъектом себя в той или иной социокультурной действительности.

Внешне этническая идентичность проявляется через соотнесение личности (социальной группы) с вышеназванными сущностными признаками.

Человек обладает этнической идентичностью, если он, будучи членом этноса по рождению (общность происхождения), усваивает его материальную и духовную культуру. Должные объём и степень её усвоения устанавливаются главным образом посредством системы ценностей, которые транслируются, прививаются членам этноса с помощью социальных институтов (семья, церковь, школа, армия и т.д.) и детерминированы как природными условиями (трудности выживания в природной среде могут изменять приоритеты в освоении тех или иных элементов этнической культуры, заставить её измениться в интересах выживания), так и социальными факторами, связанными с экономикой, политикой, идеологией и др. Особо сильное воздействие оказывают межэтнические контакты, как мирные, так и враждебные.

Сущностное проявление этнической идентичности (степень осознанности индивидом или общностью своей принадлежности к этносу) возможно при условии обладания не только формальной, внешней идентичностью (тождеством), но и адекватного осознания своей идентичности (соединяя онтологическое и гносеологическое основания идентичности).

Более значимой, чем внешняя идентичность является схожесть по внутренним свойствам, по сути, действиям. Если у человека (общности) идентичность основана не только на внешнем сходстве, но и на глубокой связи с культурой своего народа, то такую идентичность можно считать сущностной, полной, внутренней. Сущностная, внутренняя этническая идентичность человека (общности) предполагает соотнесённость с единой основой (культурой этноса), её осознанное принятие и готовность действовать в её интересах. Таким образом, подлинная этническая идентичность подразумевает диалектическую взаимосвязь явленческого и сущностного, внешнего и внутреннего, не только одинаковое происхождение, внешнее сходство, но ещё и внутреннее соответствие, сущностную тождественность.

Содержание этнической идентичности как сложного многоуровневого образования включает в себя онтологическую (бытийность этнической идентичности как таковой), гносеологическую (отражение в самосознании и мировоззрении личности или общности феномена этнической идентичности во всём многообразии его связей и проявлении), эмоционально-ценностную (ценностные основания этнической идентичности, возможные ориентиры для индивида или общности) и субъективно-деятельностную (проявление и функционирование этнической идентичности) компоненты, которые при условии их единства и тесной взаимосвязи обеспечивают устойчивость этнической идентичности.

В онтологическом аспекте этническая идентичность представляет собой определенный вид субъективной реальности, объективно данный индивиду в его многообразии проявлений и форм существования. Рождаясь в конкретно-исторической, обусловленной многими социальными факторами этнической среде, индивид волен (сознательно или же неосознанно, свободно или по принуждению) реализовывать разные степени свободы выбора той или иной этнической идентичности. Выступая как некоторый род бытия, она помещает индивида в определенную систему координат, сетку понимания, позволяет реализовать себя в своем отношении к бытию как таковому.

Гносеологическая компонента ответственна за накопление и критическое осмысление опыта и разных других типов знаний и умений. В процесс социализации в рамках своей этнической общности человек усваивает её культуру. Он обретает знания о своей этнической общности, о её истории, территории, общественных отношениях, религии, обычаях, ценностях, образе жизни, нормах, стереотипах поведения и т.д., на основе которых формируется его мировоззрение и система ценностей. Опираясь на полученные знания, человек (общность) может не только различать «своих» и «чужих» и строить своё отношение к ним, но и познавать мир в целом. Этническая идентичность обусловливает познание и оценку мира с позиций этнического сознания. Возникающее у человека мировоззрение построено на этнической картине мира. Оно формирует его приоритеты, нормы и модели поведения в конкретных обстоятельствах, специфику деятельности, в том числе и познавательной. В итоге это находит воплощение в развитии научной мысли, философии, литературе, мифологии, идеологии и т.п.

Эмоционально-ценностная компонента включает в себя чувство принадлежности к этносу, оценку качеств своего народа, переживание своего отношения к членству в этнической группе. Идентификация с этносом – это не просто обретение «набора» этнодифференцирующих признаков. Идентификация – это такая сопричастность явлениям, которая как бы обращается вовнутрь человека, в его духовный мир, становится органической частью этого мира. Идентификация интериоризирует внешние явления, делает внешнее внутренним, и они становятся основой самооценки человека, порождают гамму чувств, от удовлетворенности собственной жизнью до разочарования. Этническая идентичность формирует ценностно-смысловую основу жизни человека и группы. Система ценностей представляет собой не понятийную конструкцию, а совокупность смыслов, создающих фундамент для интерпретации повседневных значений жизненного мира человека.

Субъективно-деятельностная компонента этнической идентичности понимается как механизм проявления себя как члена этнической группы, построение системы отношений и действий в различных этноконтактных ситуациях. Она включает в себя действия, основанные на усвоенных нормах, ценностях, правилах поведения своего народа, соблюдение традиций, обычаев, ритуалов, активное использование языка, продуктов художественного творчества и других компонентов культуры своей этнической группы. Этническая идентичность утверждается только в деятельности индивида, группы, во взаимодействии людей.

Таким образом, этническая идентичность появляется как результат взаимодействия и работы индивидуального и общественного сознания, отождествления личности и общества со своим историческим прошлым, настоящим и будущим. Только единство онтологической, гносеологической, эмоционально-ценностной и субъективно-деятельностной компонент, их тесная взаимосвязь формирует устойчивую этническую идентичность.

Механизм реализации этнической идентичности осуществляется посредством использования сложных механизмов социокультурной идентификации и передачи информации от одного поколения этноса к другому от формы к содержанию, от явления к сущности; на сознательном и неосознаваемом, архетипичном (более глубоком, латентном, прочно усваиваемом на уровне бессознательного) уровнях.

По уровню идентификации со своей (чужой) этнической общностью основными формами этнической идентичности являются:

• моноэтническая идентичность – отождествление человеком себя с конкретным народом (при этом возможны, как позитивная этническая идентичность со своим народом, так и негативная этническая идентичность или измененная этническая идентичность с чужой этнической общностью);
• биэтническая идентичность – одновременное причисление человеком себя к двум этническим общностям;
• маргинальная этническая идентичность – индивид испытывает трудности однозначного определения своей этнической принадлежности к той или иной этнической общности.

Различающаяся по степени своего проявления этническая идентичность имеет разные уровни интенсивности: нулевая (слабая) этническая идентичность; гипоидентичность (сниженная этническая идентичность); позитивная (нормальная) этническая идентичность; гиперидентичность (гиперболизированная, т.е. преувеличенная этническая идентичность).

Если гиперидентичность, равно как и гипоидентичность являются отклонениями от нормальной этнической идентичности и представляют опасность для общества, то позитивная этническая идентичность, обеспечивающая сохранение и трансляцию последующим поколениям культуры этноса, необходима для мирного сосуществования этносов в полиэтнических обществах.

В современных условиях основные тенденции развития этнической идентичности проявляются на различных уровнях, выделяющихся на основании близости цивилизационных линий развития данных обществ:

– на макросоциальном уровне (общества Западной Европы и США), с одной стороны происходит размывание, снижение значимости этнической идентичности, приближение к нулевому уровню, а с другой –  наблюдается гипертрофированность этнической идентичности многих народов, что проявляется в преувеличенных формах этноцентризма, этнофанатизма, национализма;

– на мезосоциальном уровне (независимые государства постсоветского пространства) этническая идентичность титульных народов в подавляющем большинстве гипертрофирована и в ряде случаев принимает крайнюю форму национализма, а у русских, в большом количестве живущих в этих государствах, наблюдается как тенденция к постепенному снижению её значимости и попытки обрести биэтническую идентичность, так и повышение уровня этнической идентичности;

– на микросоциальном уровне (Россия) наблюдается всё нарастающая тенденция ослабления этнической солидарности русских и тенденция усиления опасных националистических движений, прежде всего, в молодежных кругах.

В современных условиях этничность еще раз доказала свою устойчивость, однако состояние этнической идентичности большинства народов, вступивших в глобализационные процессы, претерпевает серьезные изменения. Факторами, влияющими на её состояние, становятся: всё нарастающая унификация в экономической, политической, социальной и культурной сферах, вызывающая конфликт нарастающего изоморфизма и стремление сохранить свою уникальность; влияний массовой культуры и средств массовой коммуникации; растущая миграция и связанная с ней миграционная политика.

На всех проанализированных уровнях существующие тенденции развития этнической идентичности носят крайне противоречивый характер. Во всех принимающих мигрантов этнических сообществах, с одной стороны, наблюдается тенденция размывании и снижения значимости этнической идентичности, связанная с распространением унифицированных стандартов и ценностей, ретранслятором которых является массовая культура. Тотальный универсализм, потребительское сознание приводят к разобщенному (атомизированному) обществу, в котором всё больше увеличивается разрыв между культурными кодами разных поколений и происходит обнуление традиций, что способствует утрате этнической идентичности. А с другой стороны, существует тенденция гиперболизации этнической идентичности, связанная с тем, что из-за массовой миграции и под воздействием тех же СМИ, ангажированных заинтересованными финансово-политическими кругами, общественное мнение настраивается в духе ксенофобии. Этому способствует специфика миграции последнего поколения, приводящая к формированию в принимающих странах сообществ иной культурной и цивилизационной ориентации и к процессам этнозамещения. В результате этого возникает страх перед «разгосударствлением» общества, потерей собственной идентичности и целостности, а так же понижение толерантности, алармистские настроения и ужесточение миграционной политики.

Выявлено, что в состоянии этнической идентичности мигрантов можно отметить следующие тенденции. Во-первых, наблюдается возрастающая политизация этнической идентичности, превращение этнополитического фактора в одну из ведущих сил, определяющих политическую действительность многих государств мира (чему способствовала политика мультикультурализма в Европе и в США). А во-вторых, происходит маргинализация этнической идентичности значительной части мигрантов, которым не всегда удается отстаивать свою самость и приходится поступаться многими привычными традициями, образом жизни и т.п. Они выпадают из своего этнического сообщества, лишаясь его поддержки в силу своей вынужденной инаковости, но и в сообщество принимающей стороны интегрироваться в полной мере они не могут.

В современных условиях этническая идентичность выступает мощным катализатором массового поведения и политического действия (особенно в кризисных ситуациях). Ее состояние в современном социуме определяется рядом факторов: все нарастающей унификацией в экономической, политической, социальной и культурной сферах, влиянием массовой культуры и средств массовой коммуникации; массовой миграцией и связанной с ней миграционной политикой.

Распространение унифицированных стандартов и ценностей, ретранслятором которых является, прежде всего, массовая культура, способствует «атомизации» общества, снижению значимости и даже утрате этнической идентичности. Проблема массовой миграции приводит к трансформации этнической идентичности по шкале гиперболизации. Это связано с тем, что в принимающих мигрантов странах формируются сообщества иной культурной и цивилизационной ориентации, начинаются процессы этнозамещения, которые вызывают у коренного населения страх перед «разгосударствлением» общества, потерей идентичности и целостности, понижают толерантность. А в состоянии этнической идентичности мигрантов наблюдаются, с одной стороны, возрастающая политизация, а с другой, маргинализация этнической идентичности.

Этническая идентичность в современном социуме подвержена серьезным трансформациям. Для современного этапа характерны гипертрофированные состояния этнической идентичности, как по шкале гиперболизации (этноцентризм, этнодоминирование, этнофанатизм, национализм), так и по шкале уменьшения значимости (этнонегативизм, этноэлиминация, этнонигилизм).

Политическая идентичность. Политической энциклопедии определяют политическую идентичность как совпадение, тождественность политической позиции. Она предстает как общность ориентаций и установок политического субъекта и совпадение форм и методов достижения политических целей, возникая из особого эмоционального отождествления себя с конкретной политической группой, усвоения политических ролей. Исследователями отмечается, что политическая идентичность – это всегда установка в отношении институтов власти, политических лидеров и актуальных вопросов, так или иначе связанных с политикой.

Важно устранить значительную семантическую двусмысленность, угрожающую понятию идентичности. Сообразно латинским словам «idem» и «ipse» здесь накладываются друг на друга два разных значения. «Согласно первому из них, «idem», «идентичный» – это синоним «в высшей степени сходного», «аналогичного». «Toт же самый», или «один и тот же», заключает в себе некую форму неизменности во времени. Их противоположностью являются слова «различный», «изменяющийся». Во втором значении, в смысле «ipse», термин «идентичный» связан с понятием «самости» (ipseite), «себя самого». Противоположностью здесь могут служить слова «другой», «иной». Это второе значение заключает в себе лишь определение непрерывности, устойчивости, постоянства во времени, как говорил Кант». Это толкование идентичности, как отмечает Рикер, состоит в том, чтобы исследовать многочисленные возможности установления связей между постоянством и изменением, которые соответствуют идентичности в смысле «самости». Парадокс состоит в том, что мышление имеет дело с понятием идентичности, в котором смешиваются два значения: идентичности с самим собой (самости) и идентичности как того же самого.

Само по себе понятие «идентичность» является скорее понятием социальной и политической психологии. С точки зрения этого рассмотрения, можно выделить два направления исследования. С одной стороны, политическая идентичность – это часть идентичности личности, или «Я-концепции», один из элементов структуры личности человека. Это толкование встраивается в систему общепсихологического теоретического знания. Например, Эриксон, который один из первых использовал категорию идентичность в психологической науке, по мнению большинства ученых, фактически обозначал данным понятием не столько идентичность, сколько аутентичность, подлинность собственного существования, его истинность, неподдельность, его соответствие внутренней природе. На самом деле, в своих работах «Идентичность: юность и кризис», «Детство и общество» Эриксон рассматривает этапы личностного становления как путь достижения подлинности бытия и искусство его сохранения. Однако, говоря об идентичности в контексте политической культуры, следует разделять понятия идентичность и аутентичность. Если и есть смысл говорить об идентичности, то скорее речь идет об идентичности человека избранным целям.

С другой стороны, идентичность понимается как результат идентификации человека или группы людей с социальной общностью, и является социологическим понятием. Идентичность есть феномен, возникающий благодаря диалектике индивидуума и общества.

Остановимся еще на одном подходе к идентичности, который различает два следующих понятия. Формальная идентичность, которая является качеством каждого объекта (включая такие абстрактные объекты, как числа) и предпосылкой последовательности любой теории об этих объектах. И реальная идентичность, которая присуща только эмпирическим объектам и имеет разные формы в зависимости от онтологического статуса конкретного объекта. Под реальной идентичностью мы понимаем сохранение формы объекта во времени. Реальная же идентичность представляет собой результат напряженной борьбы между формами, которые нашли воплощение в материи, и временным измерением. Таким образом, можно заключить, что идентичность не является какой-то данностью, она скорее всегда чем-то обусловлена, задана.

Рассмотрим, какие разновидности политической идентичности необходимо упомянуть в контексте политической культуры. Это может быть принадлежность определенной партии, движению, акции общественного неповиновения, в конце концов, революционному процессу и т.п. Уже данные примеры показывают, что от той или иной политической идентичности зависит характер и содержание политической культуры. В то же время политические идентичности можно различать, исходя не из политического участия, а сугубо из ценностно-идеологических ориентаций. Следовательно, можно сказать, что политическая идентичность является комплексным феноменом, включающим когнитивные и оценочные моменты, которые позволяют самостоятельно ориентироваться в политическом пространстве. Кроме этого, актуальная социальная и политическая идентичность является одним из механизмов, генерализующим, структурирующим поведение и внутренние схемы, критерии оценки и категоризации; механизмом, тесно связанным с объективными социальными связями и отношениями. Более того, становится доступным прогнозирование поведения, и что не менее важно, когнитивных процессов конкретного индивида, на основе знания его актуальной идентичности.

Исследование политической культуры невозможно без категории политической идентичности, которая является одним из основных элементов ее анализа, поскольку специфика первой задается содержанием последней.

Обретение политической идентичности – составная часть социализации личности, которая в свою очередь является одним из механизмов формирования политической культуры. По сути, идентичность – когнитивная структура, в которой причудливо соединены те связи, отношения, оценки, которые структурируют место данного конкретного индивида в социуме, а культура, и политическая культура, в частности служит основой объединения индивидуальной и коллективной идентичностей.

Уровни самоидентификации

Введем модель уровней самоидентификации (СИ). Семь уровней СИ непосредственно связаны со структурой сознания.

Социально-профессиональный уровень определяется утверждениями типа: я – инженер; я – профессор; я – богатый; я – уважаемый гражданин и т.д. При этом под такой идентификацией мы подразумеваем все то, что осознанно или неосознанно вкладывает человек в эту декларацию. Еще раз обратим внимание на то, что часть утверждений, связанных с СИ, может лежать в неосознанной сфере.

Например, я – профессор (это утверждение явно подразумевает, что я преподаю, что я главнее ассистента или простого преподавателя, что я имею определенный статус в своей среде и могу рассчитывать на соответствующее отношение и привилегии. Это может неявно подразумевать, что я рассчитываю на уважение со стороны соседей, родственников и семьи, что я рассчитываю на определенный уровень жизни, достойный профессора, что я рассчитываю на определенные социальные привилегии и т.д.)

Семейно-клановый уровень определяется утверждениями типа: я – мать; я – дочь; я – дядя; я – кунак; я – член семьи (клана, тейпа, племени и т. д.).

Национально-территориальный уровень: я – русский; я – москвич; я – молдаванин и т.д.

Отметим, что в этом уровне СИ обязательно содержится несколько утверждений, вложенных одно в другое словно матрешка. Я живу в деревне Большие Ложки; я – рязанский; я – русский; я – россиянин; я – европеец.

Для жителя соседней деревни важным будет уже первое утверждение (возможно с уточнением – Нижние Ложки или Верхние Ложки), для американца – это в любом случае русский (также как и молдаванин, белорус или чукча), для латиноамериканского индейца или африканца – европеец.

Религиозно-идеологический: я – православный; я — мусульманин; я – коммунист; я – атеист; я – иудей; я – фундаменталист; я – демократ; я – пацифист и т.д.

Этот уровень идентификации определяет отношение к какой-либо религиозной или идеологической группе (например, церкви или партии) и связанной с ней системой ценностей. Идентификация «я – православный» совсем не обязательно подразумевает исполнение десяти заповедей, возможно, это утверждение делает профессиональный рэкетир. Для части людей это будет означать – я иногда посещаю церковь, я крещусь определенным образом, я ношу определенного вида крестик, в моей машине укреплена иконка и т. д. На этом уровне мы очень часто встречаем инверсную идентификацию. Я – православный – я не очень хорошо представляю, что это такое, но я точно не католик, не еврей, не мусульманин и не сектант, и хотя я так же плохо представляю, кто они такие, я их ненавижу.

Эволюционно-видовой. Я – человек. Эта идентификация кажется довольно банальной, однако заглянув немного глубже, мы найдем очень интересные оттенки. Эволюционно-видовая идентификация тесно связана с архетипами и «эволюционной памятью». В первобытных культурах это создает прямые утверждения СИ, связанные с религиозным и семейно-клановыми уровнями: я – орел; я – лев; я – волк и т.д. В западной культуре такие ассоциативные связи редко выходят на поверхность, однако в некоторых ситуациях и состояниях сознания они также играют свою роль.

Отметим, что и сама декларация «я – человек», несет гораздо большую смысловую нагрузку, чем просто принадлежность к биологическому виду. Для разных людей быть Человеком означает не совсем одно и то же. Вспомните: «Баранкин, будь человеком!» А что здесь действительно имеется в виду? Будь… кем именно? И кем сейчас является Баранкин для говорящего? Что означает для вас прилагательное «человечный»? Обзывая человека животным, говорящий как бы подсознательно подвергает сомнению его эволюционно-видовую идентификацию, и хотя, казалось бы, для сомнений нет никаких оснований, обзываемый испытывает обиду и беспокойство.

Обычно при обзывании упоминаются имена разных «нечистых» животных – свинья, шакал паршивый и т.д.

Возможно, распространенные в определенных кругах наименования («козел», «петух») являются именно попыткой нарушить эволюционно-видовой идентификационный слой или декларировать, что такое нарушение уже случилось и носитель клички уже «не совсем человек» (Отметим, что в первобытных сообществах инициированный член клана крокодила тоже считает себя не совсем человеком, а во многом и крокодилом.)

Половой уровень идентификации: я – мужчина; я – женщина.

В этих утверждениях содержится очень много оттенков, от чисто бытовых: Я – женщина, поэтому я готовлю обед, стираю и штопаю, до очень глубоких архетипических уровней Анимы и Анимуса. Попробуйте произнести вслух: «я – мужчина» или «я – женщина» и почувствовать, что при этом отзывается внутри.

Половая идентификация – один из самых глубоких уровней, и его исследование может дать исключительно ценную информацию о бессознательной составляющей личности. Исследованию половой идентификации во многом посвящен психоанализ (особенно работы Фрейда).

Но если Фрейд на этом уровне СИ и останавливается, то мы пойдем еще глубже – к следующему уровню.

Духовный уровень: я – … Этот уровень едва ли можно определить прямым вербальным утверждением. Самое близкое (хотя и достаточно неуклюжее) высказывание: я чувствую Бога или я нахожусь в определенной связи с Богом.

Этот уровень не может быть определен вербально – это тот комплекс ощущений, мировосприятия и связанной непосредственно с ними системы ценностей, который определяет наши отношения с Богом (вселенским разумом, светом, идеей духовности – вербальные определения не важны). Отметим, что речь идет о системе ценностей, связанной с личным духовным опытом, а не с системой ценностей, предлагаемой церковью, общиной или социальной группой. В ряде случаев обе эти системы ценностей тесно переплетаются, т.е. именно данная религиозная или иная практика позволяет получить личный духовный опыт. В таких случаях существует своего рода резонанс между частью религиозно-идеологического уровня и духовным уровнем.

Степень осознанности самоидентификации может быть различной. Например, один уровень СИ лучше осознается на рациональном уровне, другой – на эмоциональном.

Чем глубже уровень, тем «менее вербальными» становятся его составляющие.

Чем выше уровень, тем сильнее он подвергается воздействию окружающих условий и тем быстрее реагирует на их изменение. Чем выше уровень, тем сильнее и непосредственнее его воздействие на поведение человека и его взаимоотношения с окружающими.

Верхние уровни в большей степени описывают самоидентификацию личности в контексте социальных взаимодействий. Глубинные уровни в большей степени имеют отношение к внутренним взаимодействиям и взаимоотношениям с окружающей энергией (не социальной).

Традиционно стабильность и универсальность СИ в обществе обеспечивалась ритуалами. При достаточно резком отказе от ритуалов или их формализации (как это произошло в современном обществе) образуется своего рода «вакуум» идентификации в данных зонах СИ.

Резкие социальные изменения в обществе приводят к массовому кризису социально-профессионального уровня СИ и «вакууму самоидентификации». Кризис СИ приводит к кризису морали и нравственных ценностей, с ним связанных. Кризис СИ приводит к резкому расслоению в обществе. Одним из способов разрешения кризиса СИ является направление энергии на другой уровень самоидентификации.

В течение жизни человек переживает несколько (обычно достаточно много) кризисов самоидентификации, причем эти кризисы могут затрагивать один или несколько уровней  СИ. Что происходит, если структура самоидентификации на одном из уровней претерпела те или иные нарушения?

 

Аутентичность

Аутентичность – осознание человеком своих переживаний и чувств, доступность их для него самого и способность проживать, испытывать и выражать их вовне, в общении с другими людьми, если эти переживания и чувства оказываются устойчивыми. Аутентичный человек является самим собой, не отказывается от себя.

Аутентичное обычно определяется как осознаваемое человеком как относящееся к его самости. Это своеобразное искреннее согласие человека с тем, что такого рода особенности присутствуют в структуре его Я-концепции. Причем, аутентичное далеко не всегда ассоциируется с положительными характеристиками. Человек может осознавать свою неискренность, необязательность, несдержанность, непунктуальность и т.п. Точно так же обстоит дело и с неаутентичным – осознаваемым человеком как не характерное для себя, но предъявляемым в соответствии с ситуативно решаемыми задачами. Примером чего является повышенная интеллигентность в присутствии особо значимого лица. Предъявляя это идеальное Я человек может осознавать что в реальной жизни и при других обстоятельствах он далеко не всегда соответствует данному идеалу и это-то осознание собственной неаутентичности может вносить в сознание элементы эмоционального напряжения. Хотя и в данном случае процесс осознания собственной неаутентичности далеко не столь одномерен. Человек может идентифицироваться с неаутентичным и искренне «верить» что как раз оно и является аутентичным. Хорошей иллюстрацией сказанному являются романтические взаимоотношения в которых партнеры, особенно на первых порах, стремятся создать образ идеальных рыцаря и принцессы, демонстрируя набор качеств, которые далеко не всегда предполагается воспроизводить в будущем. Общей особенностью такого рода идеализированных самопрезентаций является осознание партнером элементов собственной неаутентичности при наивной уверенности, что партнер как раз аутентичен и таким будет всегда. В частности, именно на этом обстоятельстве основаны многочисленные прозрения, сопровождаемые предъявлением искренних претензий и обвинений в адрес друг друга.

В психотерапии и психологическом консультировании аутентичность (или подлинность) означает, что во время встречи с клиентом терапевт является самим собой, открыто, без какого-либо фасада или маски проявляет те чувства и установки, которые возникают в нем в данный момент. Однако аутентичность не означает, что терапевт обременяет клиента открытым выражением всех своих переживаний и раскрывает перед ним все содержание своего эмоционального опыта. Аутентичность означает лишь, что терапевт в самом себе не отрицает ни одного из своих переживаний и что он готов испытывать, а также открыто проявлять любые свои устойчивые переживания, существующие в терапевтическом отношении, и не скрывает этого от своего клиента. Тем самым, аутентичность существует для терапевта как постоянная задача по осознанию и выражению потока собственных переживаний во всей его сложности и изменчивости. Некоторые авторы (например, Г.Литаер и др.) склонны различать две стороны (аспекта) аутентичности – конгруэнтность (способность осознавать и переживать собственный эмоциональный опыт) и прозрачность (способность неискаженно и точно выражать этот опыт в общении). В работах К.Роджерса аутентичность, подлинность, конгруэнтность и прозрачность отождествляются: «Подлинность означает, что терапевт открыто проживает чувства и установки, которые имеют место в данный момент. Существует соответствие, или конгруэнтность, между тем, что испытывается на соматическом уровне, что представляется в сознании, и тем, что выражается клиенту» (Роджерс, 2001).

Термин «аутентичность» в гештальт-терапии во многом совпадает со значением слова «конгруэнтность», что в переводе с французского означает гармонию внутреннего содержания и внешнего выражения, состояние согласованности чувств, мыслей и других составляющих внутреннего опыта человека с внешними формами выражения. Состояние конгруэнтности или идентичности внутреннего опыта и его внешнего выражения символизирует момент, когда гештальт завершен. Это типичное состояние взрослости в гештальт-терапии.

При этом утверждается, что любые переживания, чувства, мысли, т.е. любое состояние внутреннего опыта человека, являются самоценными. Они есть результат того или иного выбора человека, сделанного при участии самосознания. Этот выбор может совпадать с ценностями, господствующими в обществе, частично расходиться с ними или совершенно не приниматься обществом. Аутентичная личность (т.е. личность, чей внутренний опыт согласован с внешними формами выражения) способна признать ценность и своих собственных взглядов, и мнение социума, даже если они не совпадают. Это доступно человеку в том случае, если он преодолел незавершенные гештальты, сформированные в его прошлом опыте, и вместе с тем не имеет каких-либо нереальных ожиданий, т.е. если он свободен от прошлого и будущего, живет в ситуации настоящего, осознавая процессы своего собственного организма и сохраняя хороший контакт с окружающей средой.

В сердцевине экзистенциальной теории личности С. Мадди лежит различение аутентичного и неаутентичного человека. Под аутентичным человеком понимается неконформная, но, вместе с тем, ответственная личность. Определяя аутентичного человека и тем самым противопоставляя ему человека неаутентичного, С. Мадди отмечает следующиее их характеристики (в «Двадцати пяти тезисах экзистенциальной психологии»): «ценности аутентичной личности определены и нестандартны, а ценности неаутентичной личности размыты и стереотипны», «аутентичная личность подходит к межличностным отношениям дифференцированно, ищет и рассматривает разные их варианты, в то время как личность неаутентичная предпочитает не дифференцировать свои отношения с людьми», «аутентичные люди стремятся к близкому социальному взаимодействию, неаутентичные предпочитают поверхностные и дистанцированные отношения», «аутентичные люди активны и оказывают влияние, а неаутентичные – пассивны и подвержены воздействиям», «мысли и чувства аутентичных людей носят цельный и планомерный характер, у неаутентичных же – характер фрагментарный и бесцельный».

Многих аутентичных личностей можно встретить в голливудских кинолентах: это честные, социально-адаптированные личности-герои, уважающие себя и других, готовые и близким и ответственным отношениям, равно как и испытаниям судьбы.

Осмысленность, структура личностных смыслов, смыслообразование – важная составляющая аутентичности.

«Человек становится тем, что он есть, благодаря делу, которое он делает своим». (Ясперс)

Различия идентичности и аутентичность существенны. В исследованиях, посвященных первой проблеме, часто можно встретить фразы «конструируемая идентичность», «социальная идентичность», «этноидентичность» и др. В отличие от этого, аутентичность вряд ли предполагает какое-либо определение, стоящее перед ним. Aутентичность, подлинность – это нечто, стоящее за процессами и результатами самоидентификации; нечто, находящееся за пределами образов «я» и их представленности другим.

«Аутентичность» в кругу экзистенциальных понятий находится примерно в таком же положении, в каком экзистенциальные понятия – в кругу психологических понятий вообще. Те же свобода и ответственность гораздо легче поддаются описанию, чем аутентичность, поскольку представляют собой относительно простые и фундаментальные характеристики процесса бытия. Аутентичность же – это более интегральное «экзистенциальное образование», для проявления которого требуется достаточно высокий уровень развития многих «экзистенциальных способностей» субъекта.

Музыкант импровизирует; он, и только он может говорить о том, является ли его импровизация аутентичной, удалось ли ему слить в единый процесс собственное бытие и процесс порождения нот, соединить «точку рождения» действия с «точкой осуществления» его. Слушая ту же импровизацию ретроспективно, он уже не может почувствовать, была ли она аутентичной, если у него не возникло ощущение «внутренней достоверности» в момент ее создания.

Действие может осуществляться свободно, но при этом не быть аутентичным. И вместе с тем, несвободное действие, осуществляемое по шаблону или внешнему указанию без внутреннего согласия, аутентичным быть не может. Человек может принимать на себя ответственность за последствия собственного действия, но одно это не сделает его действие аутентичным. И вместе с тем, аутентичное действие всегда ответственно, поскольку является наиболее ясным проявлением того, что есть человек, – тем последним, на чем и за что он может стоять. Связано ли аутентичное действие с духовным началом, ценностями? Да – в той мере, в какой ценности образуют ядро субъекта, насколько они стали смысловым основанием его бытия.

Верно ли, что аутентичность всегда связана с некоторым действием? Нет. Во внешнем взаимодействии с каким-либо материалом ее можно пережить наиболее концентрированно и полно, однако переживание аутентичности может быть связано и с внутренним действием – с актом выбора или занятия некоторой позиции, с переживанием того, что является значимым, в контакте с инобытием – бытием другого человека или с произведением искусства, истинность которого может быть очевидна лишь аутентичному созерцателю.

Наиболее близким понятию «аутентичность» среди слов, более привычных широкому кругу людей, нам кажется слово «искренность». Аутентичность – это искренность, открытость, честность человека. Не только и не столько по отношению к другим людям, сколько по отношению к себе самому, к тому внутреннему началу или «камертону», который Франкл называл совестью. Быть аутентичным значит жить по совести : не только «по совести», но еще и «жить», то есть осуществлять то, что является внутренне оправданным, а не отказываться от этого. Проявление аутентичности, «встреча с самим собой» может произойти у человека и остаться единичным событием, если он не интегрирует свое переживание, полученный опыт в процесс своей жизни. И напротив, аутентичность в действии ведет человека к большей аутентичности «по жизни», – но вместе с тем и делает его менее свободным. Человеку, не открывшему собственную аутентичность или редко сталкивающемуся с ней, не так сложно и не так тяжело предать себя , пусть даже актом свободного выбора, чем человеку более аутентичному. Ясным выражением аутентичности является словосочетание «верность самому себе».

Мы дали приближенное «функциональное» описание аутентичности. Попробуем теперь наметить экзистенциальные основания, или условия, необходимые для ее проявления в бытии.

Первым и основным условием аутентичности является осознание, или открытость опыту внутреннему и внешнему, или чувствительность к самому себе, способность слушать себя. Это не абстрактно-оторванный поиск чего-то в себе в противовес миру. Напротив. Человек слушает себя и переживает себя через мир. Каждое внешнее событие вызывает у него некоторую реакцию, которая не всегда является для него желаемой. Человек не всегда чувствует то, что он, по его представлениям, «должен» чувствовать. И то, чего он чувствовать «не должен», он вытесняет, проецирует или как-то иначе отделяет от «себя». Но человек способен пережить себя как субъекта только если он активно реагирует на внешний мир, поэтому вытеснение собственных чувств оборачивается для него отчуждением от самого себя, утратой чувства «Я» и ведет его к бессилию, неуверенности, внутренней пустоте, отсутствию смысла. Ведь смысл – это пристрастность, когда человеку «не все равно», когда что-то в жизни ему небезразлично – значимо для него.

События, которые происходят в жизни человека, всегда происходят с ним, и потому неминуемо значимы для него; если нам кажется, что в нашей жизни не происходит значимых событий, дело не в жизни, а в нашей способности воспринимать эту значимость, слушать голос своего живого внутреннего «Я», а не внешнего, отчужденно-мертвого рассудка. Первым шагом к аутентичности является открытие для себя и принятие человеком собственных чувств, осознание своего права чувствовать, переживать, то есть, быть. Чем шире жизненный мир человека, чем богаче смыслы, которые он способен из него вычерпывать, чем больше того, что ему небезразлично (и за что тем самым он находится в ответе), тем более аутентично его бытие.

Первым шагом к аутентичности было осознание. На этом этапе человек осознает собственные чувства как данность, как нечто «объективное». Но для того чтобы стать свободным по отношению к этим чувствам и принять на себя ответственность за них, человеку необходим второй шаг. Это обретение доверия к самому себе, или внутреннего согласия со своими чувствами. Человеку необходимо поверить, что его внутренний источник (в той мере, в какой он способен слушать его) приносит ему более истинные мнения, чем внешние авторитеты. Любые внешние авторитеты являются отчужденными, мнимыми, если доверие им не подкреплено внутренним согласием.

Доверять себе нужно лишь потому, что это единственное, чему вообще можно доверять, чтобы можно было доверять чему-либо еще. Но что значит «доверять»? Мои чувства не приносят мне объективной истины о мире, а лишь истину о моем собственном бытии. Она становится истиной о мире в той степени, в какой я принадлежу миру, то есть, не-отчужден от него. Если человек осознал ярость или гнев, которые он испытывает, довериться им – не значит пойти и уничтожить их объект. Это значит принять их как некую истину, информацию о том, что нечто в бытии человека является для него угрожающим, то есть, значимым реально – даже если оно не является значимым с точки зрения всех внешних критериев или «вообще не должно» быть значимым, по мнению этого человека. Таким образом, доверять собственным чувствам не означает доверять слепо, стремиться к их непосредственной реализации, но рассматривать их как материал для рефлексии, как некоторые истины о жизненном мире субъекта, к которым можно и должно как-то отнестись в рефлексии и в действии.

Третьим шагом к аутентичности является обретение способности к принятию решений. Когда что-то для человека значимо, он решает, как с этим поступить. Но и на этапе решения он непрерывно соотносит возможные варианты действия со своим внутренним голосом: он осознает, он сфокусирован, удерживается в фокусе себя. Иначе принятое решение может оказаться неверным. Правильное решение – это внутренне оправданное решение. Даже если в результате избранная альтернатива окажется не идеальной с точки зрения внешних критериев, человек может сказать, что он поступил так, как он счел нужным.

Доверие к самому себе лежит в основе свободного выбора, будучи единственным его «достоверным» критерием. Однако парадоксальным образом оно ограничивает «формальную» свободу человека. Вместо множества путей, равно чуждых и безразличных ему, он начинает видеть тот единственный путь, который по-настоящему является его собственным. И человек постоянно выбирает, следовать этому пути или отказаться от него.

Четвертый шаг к аутентичности – способность осуществлять действие даже в ситуации, когда его «внутренняя очевидность» перестает быть человеку явленной. Это тоже доверие самому себе, но доверие «ретроспективное», которое позволяет действовать по собственной воле, следовать собственному выбору, прислушиваясь к сомнениям и вопрошая их, но не следуя им раньше времени, слепо. Человек не может постоянно удерживаться в фокусе себя, но если он верит в то, что избранный им путь является верным, если он принимает на себя ответственность за этот путь, у него больше шансов вновь оказаться в фокусе себя.

Однако аутентичность – не простая последовательность шагов, а свойство целостного бытия, включающего в себя в свернутом виде все эти этапы, все эти «экзистенциальные способности», которые в онтогенезе формируются раздельно, но впоследствии интегрируются, образуя целостность, которая становится основным качеством бытия.

Аутентичность всегда связана не только с переживанием, но и с осуществлением человеком себя, причем и переживает, и осуществляет себя он в неразрывной связи с внешним миром. Это обретение некоторой устойчивой внутренней позиции, с которой человек может контактировать с внешним миром, принимая и преобразуя его.

Без этой внутренней позиции полноценный контакт с миром оказывается невозможным. Если человек не стоит твердо на этом основании, многие вещи мира способны пошатнуть или даже разрушить его, и потому он избегает их, его бытие оказывается неполным. Не будучи честным по отношению к самому себе, невозможно стать честным по отношению к другому; не будучи достаточно сильным и смелым, невозможно быть открытым перед другим человеком, принимать его и оказывать ему поддержку. Аутентичность же терапевтична сама по себе. Ее обладателю не нужны никакие методики и специальные приемы.

Аутентичность – это способность сказать: я есть. Я такой, и я согласен с этим. И я буду поступать в соответствии с самим собой и с тем, что я переживаю как важное для себя.

Без аутентичности не может быть творчества, которое отличается от графомании. Что делает некий материальный объект произведением искусства, кроме fiat создателя? «…единственное реальное основание, которое я могу придумать, почему вообще что-либо появляется на свет, это то, что кто-то желает, чтобы оно появилось», – писал Уильям Джеймс. Но чтобы произведение искусства действительно было таковым, оно должно быть еще и искренним, аутентичным. Когда я аутентичен, я живу. Я аутентичен, когда я что-то делаю, если я живу тем , что я делаю.

Аутентичность – способность к осуществлению человеком себя. Но человек не может стать аутентичным раз и навсегда, в смысле обретения некоторого свойства. Аутентичность – это качество бытия, свойство процесса, которое в каждом действии человека то проявляется, то вновь становится сокрытым. Раскрыть собственную аутентичность означает полностью родиться. Это еще не значит стать вполне человеком, но уже – обрести такую возможность.

Кризис аутентичности

Проблема кризиса аутентичности становится все более актуальной в связи с увеличением трудностей индивидуального восприятия, категоризации себя и других, возникших с появлением новых критериев дифференциации современного общества. Данная проблема, приобретая значение в познании всего универсума человеческого бытия, обладает междисциплинарным статусом. Кризис аутентичности как психологический феномен перманентно связан с трансформацией всех сфер жизнедеятельности человека и, главным образом, его представлений о себе и других людях и отношения к ним.

В современной психологии можно выделить пять магистральных линий исследования феномена аутентичности и ее кризиса:

1) изучение «аутентичности» как синонима «Я» человека в контексте психологии самосознания (функционализм У. Джеймса, психоанализ З. Фрейда, аналитическая психология К.-Г. Юнга, отечественная психология самосознания личности (И. С. Кон, В. С. Мерлин,  И. В. Чеснокова, В. В. Столин));

2) отождествление феноменов «аутентичности» и «идентичности» (эпигенетическая теория развития Э. Эриксона, теория социальной идентичности Г. Тэджфела, теория самокатегоризации Дж. Тернера, психология межэтнических отношений (В. Ю. Хотинец, В. Н. Павленко, Н. М. Лебедева, Г. У. Солдатова), гендерная психология (И. С. Кон, Н. Е. Харламенкова, Л. Н. Ожигова), консультационная и психотерапевтическая прак-тики (Т. Д. Марцинковская, А. В. Гнездилов, Т. Ф. Куликова), политическая психология (С. П. Поцелуев);

3) рассмотрение «аутентичности» как «подлинности» личности, ее «тождественности» самой себе (гуманистическая психология (К. Роджерс, А. Маслоу, С. Мадди) и трансперсональная психология (С. Гроф и К. Гроф));

4) трактовка феномена аутентичности посредством обращения к категории «аутентичный способ бытия» (современная отечественная психология бытия (Е. Осин, З. И. Рябикина, Ю. В. Сорокина, М. В. Рагулина), постсоветская гуманистически ориентированная психология (В. А. Петровский, Д. А. Леонтьев, Л. Я. Дорфман));

5) раскрытие феноменов аутентичности, идентичности и «Я» как явлений дискурсивной природы (дискурсивная психология (К. Герген, Р. Харре, Дж. Поттер, М. Уэзерелл)).

Термин «аутентичность» получил распространение в психологии во второй половине ХХ-го столетия в связи с развитием гуманистической и трансперсональной психологии. До этого периода он фактически не использовался, заменяясь терминами «самость», «тождественность личности», «Я», «идентификация», «идентичность» и исследуясь в контексте проблематики самосознания личности. У. Джеймс постулировал тождество личности самой себе в личностном и социальном аспектах. По мнению З. Фрейда, человек становится социальным субъектом посредством идентификации (самого раннего проявления эмоциональной связи с другим лицом, подражания и уподобления себя родителям). К.-Г. Юнг описал архетип «бессознательной самости» как абсолютное начало бытия души. «Крушение сознательной установки» (чувство дезориентированности в окружающем пространстве) в юнгианстве является кризисом аутентичности.

В отечественной психологии советского периода вместо термина «аутентичность» звучат понятия «Я-концепция», «Я» и «Образ «Я», связанные с терминами «самооценка», «самоотношение» в русле исследования проблематики самосознания как комплексного образования, «интериоризованного» с помощью идентификации ребенка со значимыми другими, внушения образа и самоотношения родителями. Идентификация также изучается в качестве механизма процессов межличностного восприятия и осознания себя через Другого. Кризис традиционно рассматривается в возрастном аспекте (Л. С. Выготский, Д. Б. Эльконин). Проблема аутентичного бытия ставится в постсоветской психологии, гуманистически ориентированной, развивающей субъектный подход и обращающейся к ценностно-смысловым основа-ниям бытия личности. Аутентичный способ бытия предстает реализацией «свободы воли» и «сущностных сил человека».

Начиная со второй половины ХХ-го столетия, феномен аутентичности в основном предстает в зарубежной психологии в качестве феномена личностной и социальной идентичности. (Исключение составляют трактовки данной проблематики представителей гуманистической и трансперсональной психологии.) Характеристики кризиса аутентичности совпадают с особенностями кризиса идентичности, изучаемого, по большей части, с позиций эпигенетического подхода Э. Эриксона и когнитивистского подхода: теории социальной идентичности Г. Тэджфела, теории самокатегоризации Дж. Тернера. Кризис идентичности в ТСИ и ТСК –  особая ситуация массового и индивидуального сознания, когда большинство социальных категорий, посредством которых человек определял себя и свое место в обществе, кажутся утратившими свои границы и свою ценность.

По мнению Э. Эриксона, понятие «идентичность» в общем смысле синонимично термину «Я-концепция». Кризис идентичности, связанный с радикальным изменением жизненной перспективы и выбором жизненного пути, есть момент изменения личности, появления новых возможностей.

В отечественной психологии идентичность на уровне личностном и социальном исследуется как комплексный социально-психологический феномен, со сложной социокультурной детерминацией последнего в условиях современного переходного российского общества. Личностный кризис идентичности, особенно в открытом переходном обществе, отмечен утратой позитивных социальных идентичностей, ведущей к переструктурированию жизненных стратегий. Идентичность и ее кризис, исследуемые в отечественной социальной психологии последнего десятилетия, в основном, с позиций когнитивистского подхода, изучаются в гендерной и политической психологии, в практиках консультирования и психотерапии, организационной психологии и психологии карьеры. Таким образом, рассматриваются различные стороны личностной идентичности (гендерной, этнической, профессиональной, политической) и различные кризисы идентичности. Так, в психотерапевтической и консультативной практиках психологический кризис изучается как часть процесса трансформации личности. Кризис идентичности –  часть психологического кризиса –  состоит в потере чувства себя, преобразовании «Я-концепции» личности и системы ее отношений с собой, Другими и миром, необходимости принятия новых социальных статусов и ролей, поведенческих паттернов.

Представители дискурсивной психологии полагают, что самости, идентичности и аутентичности формируются в социальных интеракциях, конструируясь из культурных нарративов (рассказов, отражающих последовательный ход событий) и дискурсов (использований языка в ситуациях, повседневных текстах и речи), которые «помещают» людей в различные социальные категории.

Для представителей гуманистической и трансперсональной психологии «переживание» жизненного опыта есть «переживание Я», возврат человека к его аутентичности посредством доверия его чувствам и опыту, принятия глубинных изменений его самости. К. Роджерс раскрывает термин «аутентичность» через понятие «конгруэнтность», обозначая им единство переживания, сознания и общения. Переживание неконгруэнтности приводит к состоянию дезорганизации, т.е. к кризису аутентичности. По мнению А. Маслоу, понятие «аутентичность» означает состояние бытия личности, способность слышать «импульсы-голоса» внутренней самости. С точки зрения А. Менегетти, аутентичное бытие –  бытие как стремление к отождествлению с самим собой, самосовершенствованию и самосозиданию. Духовного кризис личности обусловлен подавлением этого стремления и поглощенностью адаптацией к социальной системе. С. Гроф и К. Гроф описывают духовный кризис как переломное состояние, характеризующеееся быстрыми глубокими внутренними изменениями. По мнению С. Мадди, аутентичность, или индивидуализм, есть стиль жизни, т. н. «стиль Прометея», характеризующийся совладанием с изменениями путем преобразования их в возможности и совершением решительных действий, созданием собственного смысла бытия, постоянным жизненным выбором.

Отечественная психология бытия ассоциирует аутентичность, в основном, с творческими самостоятельными преобразованиями своего бытия и бытия окружающих людей как особым, аутентичным, способом бытия личности: процессом переструктурирования среды в соответствии со структурой личностных смыслов, переживанием и осуществлением человеком себя. Вытеснение собственных чувств и нереализованность смыслов приводят к кризису аутентичности: утрате чувства «Я», отсутствию смысла жизни.

Несмотря на многообразие ее теоретических трактовок, проблема кризиса аутентичности остается недостаточно решенной. Понятие «аутентичность» трудно отграничить от терминов «идентичность», «самость», «Я».

Разрешение экзистенциального кризиса

Экзистенциальные кризисные ситуации – это ситуации, затрагивающие самые основы существования человека и обращающие его к проблемам жизни и смерти, свободы и ответственности, одиночества и отношений с этим миром, поиска и обретения смысла своего существования. Они могут возникать как развитие психологического конфликта или кризиса человека, когда переживаемые им конфликтные проблемы его жизнедеятельности начинают затрагивать сами основы его существования, переходят, так сказать, в «экзистенциальное измерение», например неудовлетворенность работой обращает человека к проблеме смысла его жизни.

Аутентичность – понятие экзистенциалистской философии, связанное с проблемами самоопределения и самоконституирования человека, характера обусловленности совершаемых им выборов и возможности быть автором собственной жизни, обладать собственным бытием, получившее наиболее детальную проработку в трудах М. Хайдеггера и Ж. П. Сартра.

У Хайдеггера различение аутентичности и неаутентичности связано с его рассмотрением повседневности и повседневного существования человека. Большинство людей значительную часть времени проводит в мире работы и социума, не осознавая в повседневном поведении уникальных возможностей своего индивидуального бытия. В повседневном поведении царят конформность и сориентированность на других. С точки зрения Хайдеггера, озабоченность человека своим местом в социальной иерархии и интерес к своему социальному статусу обусловливают его подчинение другим. Ибо с целью утвердиться в обществе в качестве обладателя определенного статуса, человек должен делать то, что одобряют и требуют они. В ходе этого человек подвергается тонкому и часто незаметному воздействию социальных норм и конвенций и пренебрегает своей способностью к независимым деятельности и мышлению. Эти подчинение и зависимость от социальных норм проявляются в повседневной жизни прежде всего в усреднении социального поведения до уровня гомогенности и тождественности. Человек тем самым освобождается от необходимости индивидуального бытия и ответственности за свое индивидуальное существование и приспосабливается к обществу, вознаграждаемый за конформность. Между тем, пишет Хайдеггер, «существуя в названных модусах, самость своего присутствия и самость присутствия других себя еще не нашла, соответственно потеряла. Люди существуют способом несамостояния и несобственности».

Характеристика Хайдеггером в качестве неаутентичного того способа поведения людей, который преобладает в их повседневном существовании, имела, по его мнению, «чисто онтологическое значение» и очень далека от морализирующей критики обыденного присутствия и от «культурфилософских устремлений». Несмотря на то, что Хайдеггер был убежден, что эта его квалификация относится к сфере «чистой онтологии», контекст рассуждений Хайдеггера о неаутентичном поведении сближает его с общими для европейской философии конца XIX-первой половины XX в. негативными оценками социальных форм повседневного поведения. Тем самым возникает центральный для интерпретации размышлений Хайдеггера об аутентичности-неаутентичности вопрос: представляют ли они собой чисто описательные либо оценочные категории.

Весь процесс впадения в неаутентичное существование в целом описан как «срыв» в «беспочвенность и ничтожество несобственной повседневности». Другие люди, с которыми индивид соседствует в повседневности, составляют не только угрозу его индивидуальному существованию. Жить аутентично возможно и в бытии-с-другими, в случае, если человеку удается смотреть на них именно как на других, то есть воспринимать их как обладающих своим собственным бытием точно так же, как он обладает своим человеческим бытием (Dasein). В то же время наше восприятие других слишком часто соскальзывает в сторону отношения к ним как к анонимным существам. В этом случае мы более не воспринимаем их как Dasein, но лишь как отличающихся от нас и от нас далеких. Наше исполненное сочувствия отношение к ним заменяется отношением к ним как к соперникам либо как к тем, от кого мы зависим. Испытываем ли мы по отношению к ним свое превосходство либо свое отставание от них, важно, что в этом случае, когда другие люди превращаются в нашем восприятии в безликое «они», они же, а не мы сами, и задают стандарты, по которым мы себя оцениваем. Когда другие превращаются в «они», акт коммуникации нарушается, то есть диалог превращается в пустую болтовню, участники которой никогда не задаются вопросом, о чем они, собственно, разговаривают, они лишь обмениваются некими общепринятыми словесными клише, все в этом случае понимается лишь поверхностно и приблизительно, освобождая индивида от усилий подлинного понимания. Жизнь человека в этом случае как бы истончается, поскольку его переживания всецело сориентированы на «их» ожидания, близкие к ожиданиям общественного мнения. Человек в этом случае не воспринимает мир как таковой, во всем его разнообразии и таинственности, красоте и ужасе. В таком способе бытия человек ищет прибежище у «них» как раз потому, что они сулят ему возможность избежать присутствия в мире с присущими ему ужасом и красотой. Тогда вопрос о том, как и чем быть заменяется в его сознании совокупностью вопросов о том, что делать, на которые, в свою очередь, очень легко найти ответ, достаточно обратиться к «ним». То, что мы должны делать, обусловлено нормами класса, этнической группы, к которым мы принадлежим, профессией, которой овладели, уровнем нашего дохода. Такой способ жизни Хайдеггер описывает как «падение» Dasein.

Поскольку они самоуверенны и всезнающи, у человека нет необходимости в аутентичном понимании происходящего и самого себя, он, по сути, пробавляется иллюзией, что все понимает, поскольку усвоил очень внешний и поверхностный взгляд на происходящее, в то время как в действительности он не знает и не понимает ничего. Фактически, «падение» есть именно то расположение духа, которое, по Хайдеггеру, прославлялось европейской мыслью на протяжении четырех столетий в качестве «научного» отношения к действительности.

Для того, чтобы быть аутентичным, человек должен изменить свою жизнь: «Собственное бытие самости покоится не на отделившемся от людей исключительном статусе субъекта, но есть экзистентная модификация людей как сущностного экзистенциала». Прорыв к аутентичному существованию возможен, по Хайдеггеру, на основе процесса высвобождения и индивидуации, в ходе которого человек переживает тревогу, проистекающую от неспособности реализовать собственные аутентичные возможности, от ведения бессмысленного существования, он переживает неминуемость собственной смерти, что побуждает его осознать собственную уникальность и тот факт, что в его распоряжении есть лишь очень ограниченное время и ощущает голос совести, говорящий ему о его виновности в неаутентичной жизни, в бегстве от себя, что побуждает человека стать аутентичным, взять на себя с решимостью ответственность за совершаемые выборы. Аутентичность есть жизнь в тревоге и с тревогой, это жизнь с полным пониманием нашей неопределенности, нашей свободы. Это принятие, а не попытка избежать бытия как Dasein, как присутствия в мире. Знание, или понимание, что мы умрем, освобождает нас от падения, пробуждает нас. Ибо именно это знание, и только оно, позволяет нам полно понять свое бытие, схватить его в целом и в его тотальности.

Чтобы быть аутентичным, человек должен предпочесть приверженность аутентичным возможностям, должен принять свои свободу, уникальность, конечность, неудачи и с решимостью включиться в аутентичный проект, посредством которого у него есть возможность создать свое аутентичное «я». Ключевой для этого проекта является, по Хайдеггеру, решимость. Чтобы быть аутентичным, чтобы существовать подлинно, человек должен с решимостью выбрать в пользу собственного освобождения от социальных конвенций и неаутентичных способов бытия, освободить себя для своих собственных процессов и самодетерминации. Неаутентичная личность не определяет себя, т.к. она либо слепо следует социальным конвенциям, избегает сознательных решений, живя рассеянно и конформистски, либо лишь суетится без пользы. Это уклонение от самоопределения Хайдеггер называет нерешимостью. Не способный к решимости человек как бы осажден общепринятыми способами интерпретации мира, и ведет такую жизнь, которая социумом предписывается и одобряется. В то же время аутентичная личность с решимостью отвергает авторитет и доминирование общества и других людей и предпочитает свободу и ответственность за конституирование собственной ситуации. «Ситуация есть всегда то разомкнутое в решимости вот, в качестве какого присутствует экзистирующее сущее», то есть только выполняя некоторый проект или выбирая совокупность аутентичных возможностей, человек создает свою ситуацию. «Ситуация» означает поэтому решительный индивидуальный выбор человеком собственных возможностей, привязанностей, жизненного стиля, т.е. специфического, свойственного только данному человеку способа бытия в мире. Аутентичное «я» создает на основе проектов и решений свою собственную ситуацию. Аутентичное «я» есть проект, осуществленный самим человеком. Хайдеггер утверждает, что создание человеком собственного аутентичного «я» есть процесс и результат, возможные только на основе проекта быть собой, в то время как большинство людей не делают себя, потому что они «сделаны» своим социальным окружением. Утверждение, что аутентичность состоит в проекте самотрансформации связано с общими взглядами Хайдеггера на «проект», в понятии о котором для Хайдеггера первостепенными были обдумывание возможностей, выбор проектов и взвешивание альтернатив, рассмотрение того, что возможно сделать, размышление о том, как лучше выполнить свои решения. Все это должно составлять первостепенную функцию человеческого понимания. Отсюда ясна связь аутентичности с автономией, предполагающей способность выбирать между альтернативными возможностями и способность к выбору. Только аутентичная личность обладает существенными характеристиками самости (индивидуальность, себетождественность, единство, субстанциальность). Аутентичное «я» есть создание обладающего решимостью индивидуума, совершившего выбор в пользу аутентичности и аутентичных возможностей. Быть «я» – значит достигнуть решимости, автономии, индивидуальности, ответственности, лояльности и привязанности и сохранить приверженность своим аутентичным проектам, остаться верным себе до конца.

Хайдеггер оставил открытым вопрос о том, каковы же, собственно, аутентичные возможности личности. Большинство интерпретаторов его творчества убеждены, что аутентичность есть исключительно бытие-к-смерти. Здесь имеется в виду не тот факт, что все люди смертны, но то значение, которое смерть имеет для жизни. Для индивидуальной жизни смерть есть окончательное и безвозвратное закрытие. Как говорит Хайдеггер, крайняя возможность моего бытия есть небытие. Это закрытие всех проектов человека. Хотя ни факт, ни время ее наступления не определены, смерть представляет собой неизбежность, состоящую в проблемных отношениях со всеми проектами человека. Хотя этот фон небытия всегда мерцает на краю нашего сознания, согласно Хайдеггеру, мы сопротивляемся тому, что он открывает в нас. Погруженные в наши повседневные заботы, мы выполняем один проект за другим, скучаем, если слишком задерживаемся на чем-нибудь, даже на поиске нового и волнующего, мы слишком заняты, чтобы озаботиться всеобъемлющим смыслом того, что мы делаем. Мы исходим из того, что время продолжается и что каждый объект найдет свое основание и оправдание в другом проекте.

Все это, согласно Хайдеггеру, эквивалентно стремлению найти прибежище в das Man, имперсональном и анонимном каждом-и-никто, в котором каждый индивид взаимозаменим с каждым другим. Напротив,столкновение со смертью вскрывает, радикальную «мойность» человеческого существования. Смерть – это то, что выражает или изолирует индивидов. Как никто не может для меня умереть, так никто и не проживет мою жизнь для тебя. Смерть вырывает меня из анонимности das Man. Можно сказать, что самая аутентичная возможность человека есть его бытие к смерти. Но только данный человек может знать, как аутентично ответить на этот факт своей радикальной конечности, поскольку эта конечность – достояние его бытия, и ничьего другого. Смерть есть единственная собственная возможность человека, поскольку только в смерти он незаменим, никто не может умереть за него. Признавая в смерти свою судьбу, человек освобождается от иллюзий анонимного существования, скрывавших от него его «я». Отсюда вытекает пагубность распространенной склонности людей ускользать от этого тревожного обстоятельства в заботах привычного повседневного мира. Для Хайдеггера понятие аутентичности было способом получить доступ к понятию бытия. Решимость человека подтвердить, что его подлинная экзистенция есть бытие-к-смерти, раскрывает смысл того, что составляет его бытие для него самого и для того, кто пытается это познать. Поэтому термин «аутентичность» используется и в онтологическом, и в эпистемологическом смысле.

В то же время Хайдеггер указывает и на другую возможность – аутентичного выбора на основе наследия человека. В конце «Бытия и времени», где Хайдеггер трактует понятие историчности, он касается таких тем, как историческое прошлое, отношения между индивидом и его поколением. Увязывая эти темы с проблемой индивида, застигнутого проблемой аутентичного существования, Хайдеггер показывает, что человеческое бытие, Dasein, может наследовать и продолжать традицию, стремиться превзойти героев прошлого, быть преданным им, быть правдивым по отношению к ним, даже действовать в силу «судьбы», обозначенной чьей-либо исторической позицией, и делать все это аутентично, что обеспечивается его сознанием, будто все это избрано им самим и избрано свободно. Другими словами, есть разница между слепым и нерефлектирующим конформистом и гордым и сознательным носителем традиции. Аутентичное повторение прошлой возможности существования, выбор своего героя основаны на зреющей решимости. «Выбор своего героя» из культурного наследия как модели, которой можно руководствоваться в исполнении своих проектов, близок выбору призвания. В силу этого лояльность, верность человека раз совершенному им выбору как своего проекта, так и, возможно, своего «героя» (к примеру, выбор занятия философией как проекта предполагает таких героев, как Аристотель или Ницше, а выбор как проекта христианства предполагает возможность Иисуса Христа как героя) контрастирует с неспособностью к решимости человека повседневности, который мечется от возможности к возможности, не останавливаясь ни на чем, не посвящая в итоге себя ничему значительному, и лишь топит в пустых разговорах эту свою неспособность. Тем самым Хайдеггер предлагает способ трансформации отчужденного рассеянного существования в существование, которое есть путь повторения аутентичных возможностей, предполагающий борьбу человека за то, чему он привержен, верность совершенному выбору вопреки возможному социальному давлению.

Ж. П. Сартр считал, что как для Хайдеггера, так и для него аутентичность представляет собой нравственное понятие. Обещание, сделанное Сартром в «Бытии и ничто», создать «этику освобождения через аутентичность», воплотилось прежде всего в доказательстве им неизбежности неаутентичного существования человека. Наиболее же полное определение им аутентичности содержится в работе «Reflexions sur la question juive», известной также как «Антисемит и еврей» (1946): А., по Сартру, состоит в обладании верным и ясным сознанием ситуации, в принятии на себя предполагаемых ею ответственности и риска, в принятии этого с гордостью либо с унижением, иногда в ужасе и ненависти.

От взглядов Хайдеггера позицию Сартра отличает тот момент, что для него аутентичность не столько категория бытия, сколько категория действия и становления. Поскольку мыслитель был убежден, что «я» может быть лишь социальным, то для так понимаемого «я» возможность обретения аутентичности исключалась. Только за счет раскрытия того обстоятельства, что человек в принципе не обладает никакой «природой», только за счет освобождения из смирительной рубашки социального «я», возможно освобождение для того, чтобы стать тем, чем мы предпочтем. Однако каким может быть основание предпочтения одного другому в мире, в своей сущности абсурдном? Почему тогда не делать и не думать первое, что взбредет в голову, лишь бы эти мысли и действия не проистекали из социальной роли человека? Например, герой «Тошноты» Сартра решает не вонзать обеденный нож в глаз другого едока лишь потому, что в и этом случае, решает он, он лишь играл бы другую социальную роль. Он все равно не достиг бы аутентичности таким способом, либо, достигнув ее на мгновение, мгновенно ее бы и утратил.

Прославление уникальности экзистенциалистского антигероя, действующего в надежде обрести аутентичность и полагающего себя свободным от каких-либо условных ожиданий относительно того, что называется «человеческой природой», содержится также в романах А. Камю «Посторонний» и «Чума».

В этом контексте аутентичность содержит коннотации «оригинальности», «уникальности», прежде всего уникальности действия, чувствования и видения. Точнее говоря, в постоянной рефлексии внутренних ощущений индивид руководствуется уникальной моделью чувственности. То, что им увидено вокруг, становится неважным по сравнению с его жаждой обладать уникальным видением, видеть вещи неповторимым, ему только присущим образом. Отсюда проистекает подчинение всех действий личности утверждению уникальности ее восприятия, при этом порядок восприятий становится сугубо произвольным. Такого уникального индивида обуревает ужас выбора: он начинает считать себя изобретателем своих собственных принципов, изобретателем без цели, направления или формы. Но, поскольку этот выбор ни на чем не основан, сами по себе попытки индивида погрузиться в выбор с необходимостью представляют акт дурной веры.

Позитивный контекст провозглашенной Сартром этики аутентичности дает возможность реконструировать одна из поздних работ Сартра «Тетради по этике» (1983). Его составляют такие понятия, как хорошая вера, щедрость, «позитивное лицемерие». Быть аутентичным предполагает приятие нашего человеческого проекта и как дара, и как сознательно усвоенного. Утверждая, что «человек есть то, что из себя делает», Сартр допускает, что делание себя человеком есть итог естественного и спонтанного процесса. Т.е., в отличие от Хайдеггера, согласно взглядам которого проект есть всегда замысел, исключающий спонтанность. Аутентичность, согласно Сартру, предполагает некоторую двойственность: с одной стороны — раскрытие тайны (ее радикальной случайности), с другой стороны — творчество (рефлексивной реакции на эту случайность).

По Сартру, быть аутентичным предполагает приятие своего человеческого проекта как одновременно являющегося даром и рефлективно постигаемого. Аутентичность состоит из двойственности раскрытия и сотворения. Вместе с тем аутентичность имеет социальное измерение, поскольку человек посвящает себя изменению ситуаций других людей так, чтобы и они могли действовать аутентичным образом. Аутентичность предполагает переживание напряжения, проистекающего из приятия истины удела человеческого, заключающейся в том, что последний есть конечный и разворачивающийся во времени поток изменений и что его текучесть предполагает фундаментальную ответственность каждого из людей за те островки постоянного, которые они создают посреди этого тотального изменения.

Общим же для взглядов Хайдеггера и Сартра является тот момент, что перед индивидом открываются две альтернативы: он либо создает себя, либо действует в соответствии с анонимными предписаниями социума. Человек ответствен за свою жизнь только в том случае, если он ее автор, или, более точно: он ответствен, понимает он это или нет. Вопрос в том, принимает он ответственность или уклоняется от нее. Для Хайдеггера и Сартра общим является идеал аутентичности как авторства в отношении к собственной жизни, однако Сартр с трагическим пафосом считает этот идеал недостижимым. Хотя термин «аутентичность» часто используется как тождественный «подлинности», «верности себе», «самореализации», в экзистенциализме эти термины неприложимы на том основании, что ключевой для данного течения тезис «Существование предшествует сущности» предполагает, что не существует каких бы то ни было предданных «я», сущности, типа, которые можно было бы реализовать в ходе творческого выбора. Более точным эквивалентом аутентичности будет словосочетание «верность своему уделу», с учетом присущих последнему слову коннотаций случайности, развернутости во времени и внутренней дистанции.

Итак, ро Хайдеггеру, обретение внутренней связи и мотивации своих интеракций с миром индивидов доступно для человека либо путем отказа от собственной экзистенции и растворения себя в Безличном, либо через постоянную сосредоточенность на смерти, которая одна является неоспоримой и неизбежной реальностью земного бытия, придавая ему целостность и завершенность. Взаимоотношения его с обществом, следовательно, колеблются между признанием давящей силы его пассивной агрессии, с одной стороны, и медитацией о собственной конечности и неприкаянности –  с другой.

Полная свобода возможна только вне общества и, в известном смысле, вообще вне этого мира, так же, как чистое созерцание возможно только в отсутствие созерцающего. И только в этом безвоздушном пространстве может быть уместна логика абсурда (если бы она сама не была так густо замешена на проблемах общества и не учила человека жить именно в обществе). В этом смысле проблема, поставленная экзистенциализмом, действительно неразрешима, но трагического в этом не больше, чем в законе сохранения энергии или неразрешимости задачи о квадратуре круга. Налицо всего лишь некорректно поставленная задача.

Коренной изъян экзистенциального взгляда на мир заключен именно в неправильном проведении границы «зоны ответственности». В поисках своего Я, экзистенциалист считает своим долгом первым делом определить, что не есть Я. Для начала отбрасывается все, что лежит за пределами тела, то есть все, что его питает –  как в физиологическом, так и в общем смысле. Будучи последовательным, он должен признать, что и тело, слепленное из чужих клеток, впитавшее соки чужого бытия и всечасно готовое предать –  тоже внешнее, чужое. Но так же обстоит дело и с собственным сознанием –  все оно соткано из впечатлений, воспоминаний, отпечатков внешнего мира. Не стану утверждать, что расшелушив эту луковицу мы не найдем ничего –  знающие люди говорят, что мы найдет великую пустоту, часть мирового атмана, который одновременно есть все сущее, то есть обретем в себя каплю мировой субстанции, отражение всего и сознание единства. Но такой «скачок» недопустим для мыслителя, принявшего за посылку своей философии отсутствие не только отсутствие, неявленность Единого (что в качестве гипотезы, пусть и малосимпатичной, безусловно, приемлемо), но и его невозможность, более того, объявившего трусостью всякую надежду, что уже являет собой явную непоследовательность.

Этот коренной изъян с чисто европейских позиций преодолевает Хосе Ортега-и-Гассет. Полностью принимая текучесть человеческого существования и сознавая одинокую ответственность личности за свой выбор, он объявляет: «Я есть Я и моё обстоятельство», то есть все то, что меня питает, формирует и составляет. «Вообще говоря, –  пишет он в «Размышлении о "Дон Кихоте"», –  глубиной чего-либо как раз является то, что в нем отражено от остального, что содержит намек на остальное». Существование чего-либо вне связи означает его уничтожение. Ортега по новому проводит границу между я и не-я, усматривая «коренную, радикальную особенность человека» в его способности вбирать в себя «всё», а его миссию на земле –  в «установлении ясности». Ортега вводит в экзистенциальную картину мира представление о связи и любви. Тот же шаг –  по сути, шаг от подросткового эгоцентризма к принятию судьбы, делает и Мартин Бубер, рассматривающий подлинное существование как «открытую систему». Оба этих мыслителя совершают прорыв из замкнутого плоского мира абсурдного человека, неизбывно заключенного в пустоту между неуловимым Я и чужим Оно, в трехмерное пространство, включающее Ты. «Жизнь человеческого существа не ограничена областью переходных глаголов», –  твердо говорит Бубер, отделяющий мир как опыт (Я-Оно) от мира как отношения (Я-Ты).

–  Какой же опыт человек получает от Ты?
–  Никакого. Ибо Ты не раскрывается в опыте.
–  Что же тогда человек узнает о Ты?
–  Только все. Ибо он больше не узнает о нем ничего по отдельности.

Ему вторит Ортега: «В непризнании за всякой вещью ее собственного состояния –  а вовсе не того, которого от нее требуют, –  я усматриваю воистину смертный грех, который я когда-то назвал грехом сердца, поскольку источником его является отсутствие любви». Принципиальным отличием этого взгляда на человека становится прежде всего новое понимание экзистенции. Выраженное разными словами, оно у обоих сущностно совпадает. Понимание это выражается в том, что долг личности перед подлинным существованием не только в возможно более полном раскрытии Я, постижении внешнего, данного в опыте, но и в полноценной реализации своей связи с Ты, с «обстоятельством», в установлении с миром отношений понимания, возможного только как любовь. Сам термин «познание» приобретает библейский, семейственный смысл. «…философия, отыскивающая значения, ведома эросом. Размышление есть эротическое упражнение. А понятие –  это любовный ритуал», –  пишет Ортега.

Главный пафос философии Бубера и Ортеги-и-Гассета заключается в возвращении человеческому бытию его целостности. Не случайно для них обоих концептуально важным становится представление о судьбе, которая понимается как реализованный ответ личности взыскующему ее миру. Лишь установление подлинной интеракции между человеком и миром «дают смысл и основание его бытию». «Судьба, –  пишет Ортега в «Восстании масс», –  проступает не в том, что нам хочется, –  напротив, ее строгие черты отчетливее, когда мы знаем, что должны вопреки своему хотению». Такое понимание отношения человека к миру бесконечно далеко как от хайдеггеровского das Man, элиминирующего собственную волю человека, так и от сартровской свободы, «находящей границы только в самой себе». Человек Ортеги (и Бубера), находясь в постоянной творческой связи со своим обстоятельством, черпает из него то, «чему предстоит стать жизнью». Это не отказ от свободы. Жить, для Ортеги, –  «это быть осужденным на свободу, вечно решать, чем ты станешь в этом мире». Но (а это уже Бубер) «судьба и свобода вверены друг другу. Только тот встречается с судьбой, кто претворил в действительность свободу. В том, что я нашел взыскующее меня деяние, в этом движении моей свободы даруется мне откровение тайны <…> Свобода и судьба объемлют друг друга, образуя смысл».

Такой подход к проблеме философской антропологии определяет и осмысление социального. Возможность диалога с миром создает возможность построения сущностной общности, которая возможна только как постоянное становление, как развивающееся понимание. Отношения между человеческими личностями оказываются локализованы «не во внутренней жизни индивидов, как это обычно бывает, и не в объемлющем и определяющем их мире всеобщего, но, по сути дела, между ними». То есть подлинное отношение есть не обмен впечатлением, не познание в смысле объективирования сведений, но момент связи, силового напряжения между двумя Я – что, произошло между Пьером Безуховым и маршалом Даву. Говоря коротко, главное тут – указание на неистребимую возможность настоящего. Бубер говорил о себе, что у него нет учения, что он лишь подводит своего слушателя к окну и показывает то, что видит сам. Тот же характер носят и бесконечные зарисовки Ортеги – вновь и вновь все с тем же радостным удивлением замечать настоящее. Они не боятся признать, что современный им мир живет, кажется, вовсе не заботясь о сущностно подлинном: «Шквал повального и беспросветного фиглярства катится по европейской земле, –  пишет Ортега. – Любая позиция утверждается из позерства и внутренне лжива. Все усилия направлены на то, чтобы не встретиться со своей судьбой, отвернуться и не слышать ее темного зова, избежать очной ставки с тем, что должно стать жизнью. Живут в шутку и тем шуточнее, чем трагичнее надетая маска. Шутовство неминуемо, если любой шаг необязателен и не вбирает в себя личность целиком и бесповоротно».

Знание настоящего, возможность просто указать в окно на очевидное дают ни с чем не сравнимое ощущение сострадания к заблуждению, как бы чудовищно это заблуждение ни было, и сознание, что рано или поздно каждый подойдет к окну и не зажмурит глаза.

По мнению специалистов, принципиальные различия между конструктивными и неконструктивными стратегиями совладания со своими психологическими трудностями и проблемами связаны с их направленностью, целями, которые они преследуют.

Эффективные стратегии направлены на «работу» с самой проблемой, с содержанием возникшего противоречия и имеют своей целью преодоление тех препятствий, которые создает данная проблема на пути возможности самоактуализации личности, ее самореализации и полноценной жизни. Иначе говоря, мы можем оценивать выход человека из конфликта или кризиса как продуктивный, если в результате он действительно «освобождается» от породившей его проблемы таким образом, что ее проживание делает его более зрелым, психологически адекватным и интегрированным.

Напротив, те стратегии, которые, в сущности, являются психологически неэффективными, как бы их ни оценивал сам индивид, реально оказываются направленными на ослабление, смягчение остроты переживаемого кризиса, сопровождающих его эмоциональных состояний. Если воспользоваться медицинской аналогией, то можно сказать, что в первом случае, почувствовав боль, человек пытается выяснить ее причину и справиться с ней, вылечив болезнь, а во втором случае он просто принимает таблетки, пытаясь заглушить неприятные ощущения.

При переживании критической или кризисной ситуации возможны три принципиальные стратегии.

Одним из деструктивных способов поведения по отношению к кризисам или конфликтам является непризнание наличия проблемы, непринятие реальности, ее искажение, уход от нее. Например, отгоняя от себя беспокойные мысли, человек уговаривает себя, что у него «все нормально», ему не о чем беспокоиться, а все чаще посещающие его депрессивные настроения и ощущение бессмысленности его занятий есть просто результат переутомления. Делая вид, что ничего не происходит, что все в порядке, человек подавляет в себе всякие сомнения и тревожащие мысли о собственной жизни, старается «поменьше забивать себе голову всякой ерундой» и побольше заниматься каким-нибудь «делом» (работой, домом, семьей, карьерой, увлечениями и т.д., и т.п.), потому что так жизнь быстрее проходит.

Другая ситуация возникает, когда, признавая свои проблемы и необходимость их решения, человек не видит возможности их решения или не находит в себе мужества, готовности сделать какие-то шаги. Примитивный способ справиться с такой ситуацией – это «заглушить» в себе соответствующие переживания, тоску бессмысленного существования теми или иными отвлечениями (выпивкой, компьютерными играми, наркотиками и т.д.). Признавая наличие проблемы, можно уходить от ее решения, снижая значимость, остроту и тем самым отрицая необходимость что-то делать. Например, переживая какие-то семейные, подчас довольно тяжелые, проблемы, человек говорит себе: «все так живут», «жизнь такая» или «у других еще хуже» и т.д. Еще одним способом ухода является «откладывание» проблемы или перекладывание ее на других («у меня голова сейчас занята совершенно другим»).

Общим признаком этих деструктивных стратегий является фактическое нежелание человека или его неспособность «работать» со своей проблемой. Он не готов к принятию решений, к ответственности за них, боится их последствий и потому надеется, что «все как-нибудь устроится само собой».

Возможно, какая-то часть переживаемых человеком критических жизненных ситуаций, действительно, постепенно потеряет свою остроту, однако подспудно у человека начинает накапливаться негативный опыт нерешения своих проблем.

Нередким следствием отрицаемых, отложенных, «загнанных внутрь» или искусственно обесцененных проблем становятся невротические состояния или невроз личности. Иногда человек идет путем «наименьшего сопротивления», предпочитая оставить «все как есть» и отказываясь от решений, требующих определенного мужества. При этом он может чувствовать облегчение от избавления от мучительной проблемы, однако реально возникает регресс личности или замедление, прекращение личностного роста, ограничение возможностей ее самореализации.

Наконец, третья – и единственно конструктивная – возможность состоит в том, чтобы изменить что-то в себе или своей жизни таким образом, чтобы действительно получить возможность «жить своей жизнью», ощущать подлинность и «настоящесть» своего бытия.

Конструктивное преодоление личностных конфликтов и кризисов предполагает принятие реальности, готовность к честному анализу сложившейся ситуации, способность различать главное и второстепенное, выделять составные части в возникшей проблеме и решать ее поэтапно. В этом случае жизненный кризис является поворотным пунктом жизненного пути личности, который приводит к новым высотам развития человеческой личности.

Напомним, что «полноценно функционирующий», «самореализующийся», «актуализирующийся», «адаптивный» индивид, как его называют в своих описаниях психологи, – это человек, которого отличают свобода (спонтанность, самовыражение, реализация своего потенциала), доверие (вера в себя и других, в свою способность справляться с трудностями и т.д.), честность (как искренность, аутентичность, осознанность).

Эмоциональное переживание кризисной ситуации, каким бы сильным оно ни было, само по себе не ведет к ее преодолению; точно так же анализ ситуации, ее обдумывание приводит лишь к ее лучшему осознанию. Подлинная же проблема состоит в созидании нового смысла, в «смыслопорождении», «смыслостроительстве», когда результатом внутренней работы личности по преодолению, проживанию критических жизненных ситуаций становятся изменения в ее внутреннем субъективном мире – обретение нового смысла, новое ценностное отношение, восстановление душевного равновесия.

Экзистенциальный кризис – состояние тревоги и стресса, чувство глубокого психологического дискомфорта личности при вопросе самой себе о смысле своего существования. Данный кризис наиболее распространен в культурах, где основные нужды и потребности для выживания уже удовлетворены. Как правило, такое явление присуще социально благополучным и развитым сообществам и странам, основным смыслом жизни членов коего является постоянное потребление.

Среди причин такого кризиса в качестве основных рассматривают:

1. чувство изолированности и одиночества;
2. осознание собственной смертности;
3. осознание отсутствия загробной жизни;
4. осознание, что собственная жизнь не имеет цели или смысла, ни сверхъестественного, ни просто кроме как жизнь ради жизни.

А вот пример создания нового смысла для этих причин:

1. чувство изолированности и одиночества: эти чувства доставляют мне наслаждение;
2. осознание собственной смертности: осознание своего рождения должно радовать, это же такая удача;
3. осознание отсутствия загробной жизни: ну и прекрасно, кому нужен вечный ад или вечный секс с девственницами;
4. осознание, что собственная жизнь не имеет цели или смысла, ни сверхъестественного, ни просто кроме как жизнь ради жизни: жизнь ради жизни самое прекрасное, что есть; да здравствует жизнь!

Необходимо воспитывать в себе желание следовать формуле К.С. Станиславского: «умейте любить искусство в себе, а не себя в искусстве», с той только поправкой, что в этом случае речь идет, разумеется, не о театре, а о любом деле, которым человек занят. Систематическое смещение всеобщего интереса с личности человека на существо дела, которым он занят, уменьшает тенденции к демонстративному поведению, развитию кризисных ситуаций. Работайте не ради процесса, а ради результата!

Что хотел сказать К.С. Станиславский, произнося фразу «умейте любить искусство в себе, а не себя в искусстве»?

Если искусство призвано воплощать сущность явлений, то актер должен уметь находить эту сущность. А как он найдет ее, если он не владеет передовым для каждой эпохи методом познания, если он не обладает передовой культурой своего времени и широким кругозором?

Если искусство призвано служить народу, то актер должен знать нужды и интересы своего народа. А как может он знать их, если сам он не живет жизнью своего народа, не разделяет его забот и устремлений?

Если актер действительно хочет выполнить свой общественный долг, то как может он не дорожить техникой своего искусства – своими профессиональными средствами выполнения этого долга? Как может он мириться с недостатками своего мастерства? Как может он пренебрегать любым поводом для усовершенствования своей внутренней и внешней техники?

Следовательно, «любить искусство в себе» – это значит подлинно, по-настоящему стремиться к наилучшему выполнению своих обязанностей актера-художника, актера-гражданина, не акцентируясь всецело на заботах о своих узкоэгоистических интересах, о своей карьере и т.п.

Аутентичность человека не должна вступать в конфликт с множеством его идентичностей, или ролей. И в этом помогает система К.С. Станиславского.

Личность можно рассматривать как совокупность ее социальных ролей. Согласно такому взгляду, человек в своей жизни, в общении с другими людьми, деятельности никогда не остается «просто человеком», а всегда выступает в той или иной роли, является носителем определенных социальных функций и общественных нормативов. С точки зрения теории ролей исполнение роли имеет большое значение в развитии личности человека. Развитие психики, психической деятельности, социальных потребностей происходит не иначе, как в выполнении определенных общественных, ролевых функций, а социализация человека представляет собой формирование ее социальных ролей.

Социальные роли рассматриваются в трех планах: 1) в социологическом – как система ролевых ожиданий, т.е. заданная обществом модель роли, имеющая большое значение для формирования личности человека и овладения им социальными ролями; 2) в социально-психологическом – как исполнение роли и реализация межличностного взаимодействия; 3) в психологическом – как внутренняя или воображаемая роль, которая не всегда реализуется в ролевом поведении, но определенным образом на нее влияет.

Взаимосвязь этих трех аспектов и представляет собой ролевой механизм личности. При этом ведущими считаются социальные ролевые ожидания (экспектации), определяющие поведение человека. Одно из важнейших понятий теории ролей – «принятие роли другого», т.е. представление себя на месте партнера по взаимодействию и понимание его ролевого поведения. При этом человек приводит свои экспектации по отношению к этому человеку в соответствие с его социальными ролями. Без такого соответствия не может возникнуть интеракции, а человек не может стать социальным существом, осознать значимость и ответственность собственных действий и поступков.

Чтобы прийти к внутреннему согласию со своими чувствами, человеку необходимо поверить, что его внутренний источник приносит ему более истинные мнения, чем внешние авторитеты. Для этого ему следует относиться к внешним авторитетам с точки зрения игровой парадигмы. Каждый играет свою социальную роль и в рамках этой роли выполняет необходимые действия, далеко не всегда удовлетворяющие запросам всех окружающих. В каждой игре имеется конфликт интересов. Но этот конфликт не следует воспринимать как нечто личное.

Существует ошибочное мнение о неизбежности возникновения ролевого конфликта.

«Локус ролевого конфликта представляет собой конструкт, определяющий склонность личности выбирать одну из двух стратегий поведения в ролевом конфликте: экстернальную или интернальную, то есть, ориентация соответственно на внешний или внутренний ролевой конфликт. В первом случае у личности доминирует тенденция отстаивать собственную ролевую Я-концепцию и строить ролевое поведение согласно ей, даже если она противоречит выполняемой роли. Во втором случае ролевое поведение строится преимущественно в соответствии с ролевыми ожиданиями, и если они противоречат Я-концепции человека, то последняя подавляется и развивается внутриличностный ролевой конфликт». (Горностай, 1998)

А почему, собственно, у личности есть только две стратегии с неизбежностью выбора одной из них? Не правильнее было бы обозначить и наличие третьей стратегии, вообще не допускающие никаких ролевых конфликтов?

Если Я-концепция противоречит выполняемой роли, то, во-первых, можно попробовать сменить роль, а, во-вторых, можно попытаться изменить правила игры. Если сменить роль не получается, надо менять правила игры. Если правила игры изменить не удается, то можно заняться созданием предпосылок для такого изменения. В любом случае всегда имеется перспектива изменения отношения между личностью и социальной игрой, ибо ничто в этом мире не вечно, а социальные игры не являются фундаментальными законами мироздания.

Допустим, вы любите зарабатывать деньги, но вам претит брать взятки. Однако в обществе, в котором вы живете, взятки – это норма, и честный труд – не в почете. В этом случае отказаться от роли взяточника вам, вероятно, не удастся. Поэтому у вас остается только путь, во-первых, в максимальной степени легализовать процесс получения взяток для себя, а, во-вторых, анонимно поддерживать борьбу со взяточничеством.

В одиночку вступать в открытую конфронтацию с обществом ради борьбы с пороками не имеет никакого смысла. Люди типа Юрия Деточкина из легендарного фильме Рязанова «Берегись автомобиля» мало у кого вызывает уважение. Именно поэтому его и считают комедийным героем.

Открытая конфронтация хороша только в случае подавляющего превосходства сил, когда есть уверенность в быстрой победе. Не конформист не значит – всегда революционер. Революция в обществе – явление крайне редкое. Для нее, как говорил Ленин, необходима революционная ситуация, когда верхи не могут, а низы не хотят жить по-старому.

Если человек – не конформист, он рано или поздно в рамках свое роли найдет способы, как начать «раскачивать лодку» без привлечения к своей персоне особого внимания. Ибо внимание – это всегда скандал. А скандал, по сути своей, неконструктивен.

Если относиться к социальным играм так же как к смене времен года, погодным катаклизмам, флуктуациям солнечной активности, то есть как естественным явлениям, то они перестают быть постоянным источником раздражения и причиной нервного расстройства.

Человек, постоянно ориентируясь в социуме, каждый раз занимает в заданных обстоятельствах наиболее комфортную (т.е. без локуса ролевого конфликта) для себя позицию. Но чтобы такое отношение выработалось, необходимы разносторонние знания социальной организации. Без таких знаний невозможна ни адекватная ориентация, ни выбор и удержание позиции. Также требуется умение правдоподобно играть выбранную для себя или назначенную социумом роль. И тут на помощь приходит система К.С. Станиславского.

При ярком солнечном свете мы надеваем солнцезащитные очки, в сильный дождь мы набрасываем плащ и открываем зонтик, зимой мы топим печки и не ходим по улице раздетыми, т.е. мы приспосабливаемся к независящим от нас обстоятельствам. Так же следует относиться и к технике перевоплощения Станиславского. Если нам приходится играть какую-то роль, то ее надо играть адекватно, мастерски, в соответствии с требованиями жанра. Иначе социум начнет отвергать нас, что неминуемо приведет к отсутствию конструктивного диалога и многочисленным проблемам.